Неделя открытий

рассказ

В огромной и безлюдной столовой интерната каждый звук отдавался звонким эхом. Воздух был очень прохладен и свеж. В больших окнах серело медленно набирающее силу раннее осеннее утро. Длинные ряды пустующих столов и стульев тускло поблескивали алюминиевыми ножками.

Павлик пил горячий кофе с молоком и смотрел на сидевшую напротив пожилую и опрятную женщину – своего воспитателя. В сладком и светлом от молока кофе почему-то чувствовался приятный яичный привкус. Кофе был очень вкусным, как и бутерброд с сыром, заботливо пододвинутый воспитателем, но мальчику было не до этого. Собрав весь свой небогатый жизненный опыт, он в который раз пытался осознать и принять новую для себя реальность.

Ещё несколько дней назад Павлик учился в первом классе обычной школы. После уроков мальчик весело спешил домой, чтобы поделиться с мамой впечатлениями. Мама неожиданно заболела, и вот Павлик здесь. В школе он успел проучиться не больше месяца. Будь Павлик постарше, то понял бы, что всё это не было такой уж неожиданностью. Болела мама давно, и её пенсии едва хватало, чтобы поддерживать их жизнь. Перед тем, как по настоянию врачей лечь в больницу, мама привезла его сюда. Она долго разговаривала с директором в кабинете, пока Павлик ждал в коридоре. Когда директор вышел к нему, мальчик немного оробел. Он увидел плотного мужчину в строгом чёрном костюме и белой рубашке с галстуком. Его лысину обрамляли густые чёрные волосы. С этого момента Павлик был убеждён, что настоящий директор всегда должен выглядеть именно так. Внимательно посмотрев на мальчика, директор не стал приставать к нему с глупыми вопросами, как часто делают взрослые, а просто позвал Марию Николаевну и представил их друг другу.

Воспитатель излучала спокойствие и доброту и сразу понравилась Павлику. Её тёмные волосы были собраны в высокую и аккуратную причёску. Марии Николаевне очень шёл тёмно-синий костюм из толстой ворсистой ткани. В руках она держала чёрную лакированную сумочку. Воспитатель была очень внимательна к мальчику и, не дожидаясь установленного времени, сразу повела его в столовую. Когда они пообедали, Мария Николаевна спросила Павлика, наелся ли он, и было ли вкусно. Мальчик вежливо поблагодарил, но думал только о том, что хочет домой, и как можно скорей.

В классе всё было не так, как в его школе. Как-то сумрачно и даже пустовато, возможно, из-за тусклого оттенка зелёной краски, которой окрашены стены. В той школе царила праздничная атмосфера первых дней сентября, а здесь праздника не было. На окнах не красовались разноцветные шторы, чахлые растения на подоконниках не имели густых и раскидистых ветвей. Мальчики в классе были очень коротко подстрижены и одеты в одинаковые серые костюмы с белыми подворотничками. Они казались очень похожими друг на друга. Девочки сидели в коричневых платьях с белыми воротничками и такими же манжетами на рукавах. Поверх платьев у всех были надеты одинаковые чёрные фартуки.

Павлик, наклонившись, украдкой втягивал носом кисловатый и немного терпкий запах своей новенькой школьной формы. Он смешивался с ещё более сильным духом от оранжевого ранца с коричневыми ремнями, который он убрал в парту. Павлик не знал, нравятся ли ему эти запахи, но в них была новизна – символ произошедших перемен…

Один ученик беспрестанно шмыгал носом и время от времени вытирал его измазанным рукавом. Другой мальчик спал, подложив локти под голову. Дети толкали друг друга и, смеясь, показывали на него. Только когда тот стал громко всхрапывать, немолодая уже учительница подошла и разбудила мальчика. Она принялась отчитывать заснувшего, но тот, потерев глаза кулаками, просто встал и вышел из класса. Он не обратил ни малейшего внимания на окружающих. Учительница попросила ребят вернуть ушедшего мальчика, и Павлик оказался в их числе. Незадачливый ученик, заметив их, пустился бежать. Одноклассники с гулким топотом гнались за ним по затёртому паркету холодных коридоров, а потом по улице. Небо затянула серая пелена, солнца не было. Мальчик потерял одну сандалию и на ходу сбросил другую. Догнать его так и не удалось. Ребята подобрали сандалии и возвратились в класс. Беглец вернулся только вечером и как ни в чём не бывало пришёл в столовую к ужину.

После уроков учительница велела всем задержаться и принялась отчитывать нескольких девочек за то, что они написали письмо солдатам в воинскую часть, которая шефствовала над их учебным заведением. Павлик не совсем понял, что в этом плохого. Ведь в войну девочки вышивали кисеты и посылали на фронт. Но учительница ругалась так сильно, что он внутренне согласился, что следовало посоветоваться со старшими. Да и кисетов они определённо не вышивали. Провинившиеся девочки, отворачиваясь и пряча лица, глупо хихикали.

Потом все, взявшись за руки, парами отправились в спальный корпус, чтобы переодеться в так называемую домашнюю одежду. Воспитатель открыла хозяйственную комнату и выдала Павлику тёмные хлопчатобумажные брюки и чёрную вельветовую куртку. У Павлика оставалось примерно две трети плитки шоколада, маминого подарка на прощание. Мальчик решил приберечь шоколадку и оставил её в кармане школьного пиджака. Форму он аккуратно повесил в шкаф. В одну из дверец обшарпанного платяного шкафа было встроено зеркало. Из зеркала печальными карими глазами на Павлика смотрел сухощавый светловолосый мальчик в непривычно тёмной и мешковатой одежде, а за спиной виднелись два ряда аккуратно заправленных кроватей.

Тут же на Павлика внезапно напал откуда-то появившийся паренёк – один из его новых одноклассников. С бессмысленной улыбкой на лице он обхватил Павлика руками и попытался повалить на пол. Какое-то время они боролись и, наконец, Павлику удалось затолкать обидчика в шкаф и плотно закрыть дверцу. Тот кричал и просил выпустить. Павлик взял честное слово, что тот не будет больше драться, и открыл дверцу. Оказавшись на свободе, мальчик бросился на него с удвоенной энергией, всё с той же бессмысленной улыбкой. Неожиданно появившаяся Мария Николаевна прекратила борьбу. Она немного пожурила ребят и повела в столовую. Павлик был очень удивлён – ещё дома он, вместе с мамой, перечитывал рассказ Пантелеева «Честное слово» и был уверен, что честное слово нарушать нельзя.

После обеда Мария Николаевна объявила, что давно собиралась организовать экскурсию по учебному заведению и сейчас покажет ребятам, как здесь всё устроено. Она привела воспитанников в длинное одноэтажное здание, которое стояло напротив основных корпусов. Там оказалась прачечная, и Павлик увидел крупных раскрасневшихся женщин. Окружённые клубами пара, они с усилием ворочали бельё в громадных баках. Во дворе стоял свинарник. Воспитатель с гордостью пояснила, что у них много своего, не покупного, мяса. Но Павлику не понравились толстые и грязные свиньи, возившиеся в вонючей жиже. Рядом оказались ворота в гараж, где стоял автобус. Далее следовала кочегарка, снабжавшая здания теплом. В воздухе висел кисловатый, неприятный запах горячего шлака, который смешивался с запахами хозяйственных построек, свинарника и кухни.

Напоследок Мария Николаевна показала садово-огородный участок. Но там были лишь опустошённые грядки и кусты смородины с пожелтевшей листвой. В целом экскурсия Павлика не впечатлила. Он оживился, когда Мария Николаевна сказала, что здания спальных корпусов рассчитаны на более чем девятьсот воспитанников, а сейчас их здесь всего около шестисот. Это были внушительные числа, и мальчик подумал, что обязательно расскажет об этом маме. «Кормят нормально но, в общем-то, здесь нет ничего интересного», – размышлял он о том, что поведает маме при встрече.

Пришло время делать уроки, и воспитанники отправились в класс на самоподготовку, а потом на ужин. Вернувшись в спальню, Павлик обнаружил, что оставленная им шоколадка исчезла. Снова и снова он безуспешно проверял карманы и даже подкладку пиджака. Мария Николаевна, узнав о пропаже, объяснила, что без присмотра ничего оставлять нельзя, а ценные вещи лучше всего сдать ей на хранение. Ничего ценного у Павлика не было. Но мальчик впервые, с удивлением и неприязнью, осознал, что рядом с ним живут люди, которые крадут.

В спальне перед отбоем воспитатель показала Павлику два стенных шкафчика с полками. В них располагались принадлежности для умывания: зубные щётки и порошок, мыло в мыльницах. Каждый набор размещался отдельно и сопровождался наклеенной на полку бумажной табличкой с фамилией воспитанника. Павлику понравился аромат земляничного мыла, но вода в кранах умывальной комнаты оказалась очень холодной. Погасив после отбоя свет, Мария Николаевна села на стул посреди спальни и рассказала несколько историй о похождениях Одиссея. Павлик знал эти истории почти наизусть и удивлялся, с какой точностью воспитатель их передаёт. Иногда Мария Николаевна что-то пропускала, но мальчик постеснялся сказать ей об этом. Потом воспитатель тихонько ушла, а Павлик долго не мог заснуть. Он вдруг почувствовал обиду на маму и на родственников за то, что они оставили его здесь. Мальчик и раньше иногда обижался на взрослых и жалел себя до слёз, находя в этом горькое удовлетворение. Но вдруг он представил себе, каково сейчас маме в больнице, и ясно осознал, что она никаким образом не виновата в его бедствиях. Ему стало стыдно. «Жалеть себя стыдно, никогда не нужно себя жалеть», – решил Павлик и, наконец, заснул.

Яркий, режущий глаза свет вспыхнул совершенно неожиданно. Тут же громогласно прозвучало: «Подъём!». Было очень холодно, хотелось спать, но пришлось вылезать из-под одеяла и заниматься утренним туалетом. После зарядки воспитанники, надев школьную форму и заправив кровати, во главе с Марией Николаевной отправились на завтрак. По дороге две девочки поссорились. Они с руганью и визгом принялись бегать по коридору и плевать друг другу в лицо. Одна из них, пробегая мимо, почему-то плюнула заодно и в Павлика, а он не успел отвернуться. Прежде он и представить не мог, как можно плюнуть человеку в лицо. Это было совсем уж дико.

После завтрака ребята снова построились и тем же порядком отправились в учебный корпус на уроки. Павлик давно умел читать и писать, поэтому рисовать в тетради наклонные палочки ему было скучно. Но на этот раз долго скучать не пришлось. Учительница несколько раз просила воспитанников не стучать ногами и не возиться. «Это просто невозможно, прямо как в телятнике каком-то», – сердилась она. В конце концов учительница раскричалась и велела всем снять обувь. Павлик удивился, но тоже снял ботинки и поставил на них ноги, потому что пол был довольно-таки холодным. Так они просидели до конца урока.

После обеда Павлик вместе с другими мальчиками отправился гулять на улицу. Дойдя до кочегарки, дети принялись кидаться друг в друга кусками угля, и он подумал, что это нехорошо. Но тут один мальчик закричал: «Смотрите, что я нашёл!». Павлик подбежал к нему вместе со всеми и увидел, что мальчик достаёт из кучи угля бутылку водки. Видимо, там её спрятал один из кочегаров, и Павлик предложил оставить её на месте. Однако его никто не стал слушать. Наскоро посовещавшись, бутылку решили продать кому-нибудь из прохожих и купить конфет. Два мальчика вызвались этим заняться, пока остальные, чтобы не смущать людей, подождут в сторонке. Первыми на тротуаре около спального корпуса показались два молодых человека. Они не только отказались купить бутылку, но ещё и пожурили ребят. Зато идущий следом парень предложил за неё шестьдесят копеек, сказав, что у него больше нет денег. Продав бутылку, два мальчика побежали в магазин на соседней улице и вскоре вернулись с кульком карамели. Каждому досталось по нескольку конфет, а оставшиеся подбросили в воздух, «на собаку драку». Мальчики, толкая друг друга, бросились ловить конфеты в воздухе, а потом искать упавшие в траву. Павлик не стал в этом участвовать. Происходящее показалось ему странным.

Когда после прогулки все собрались в классе на самоподготовку, оказалось, что нет двух мальчиков. Воспитатель послала нескольких ребят поискать в спальном корпусе и на улице. Но те вернулись ни с чем. Пропавших первыми заметили дети сидевшие у окна. Они закричали, и Павлик тоже подошёл к окну. Мальчики по очереди протиснулись через дыру в заборе, окружавшем корпуса, и не спеша направились в класс. Они грызли яблоки, а их рубашки, набитые добычей, сильно раздулись. Оказалось, что они забрались через забор в сад одной из расположенных рядом дач. Воспитатель заставила выбросить яблоки в урну для мусора, и все, наконец, приступили к занятиям. Павлик удивился, что мальчиков особенно не ругали и не повели, например, к директору.

На ужин была пшённая каша, которую Павлик любил. Ещё выдали по небольшому кусочку масла. Посреди каждого стола стояла тарелка, наполненная вкусным белым хлебом. Мальчик старался съесть побольше хлеба, запивая его одной кружкой чая, так как уже знал, что добавку удаётся получить не всегда.

Так проходила первая неделя жизни Павлика на новом месте. Он часто вспоминал о доме, грустил и надеялся, что на выходные дни его будут забирать родственники. Павлик не чувствовал себя частью этого чуждого мира, возникшего вдруг откуда-то, окружившего и захватившего его. Но приходилось смириться и приспособиться. Нередко мальчик гулял один, неспешно обходя корпуса нового пристанища и мечтая о возвращении домой. Он часто напевал полюбившуюся в последнее время песню «С чего начинается родина». Мама водила Павлика в кино, на несколько серий фильма «Щит и меч», и ему понравился герой Иоганн Вайс. Иногда Павлик воображал себя разведчиком в стане врага, и это стало его игрой.

Как-то вечером, перед отбоем, к ним в спальню зашёл незнакомый парень. На вид он казался немного старше других ребят, хотя и не был крупнее самых рослых из них. Воспитатель куда-то отлучилась, и он, усевшись на кровать одного из мальчиков, взял у того книжку и стал смотреть картинки. Затем парень попросил ручку, но у мальчика ручки не оказалось. Потом незваный гость почему-то решил порыться в карманах куртки, которую Павлик повесил на спинку кровати. Павлик возмутился, хотел отобрать куртку. Парень достал небольшой перочинный ножик и, открыв его, предупредил Павлика, что сейчас его зарежет. Павлик неотрывно смотрел на потёртое лезвие, тускло блестевшее металлом на фоне подушки, лежавшей на кровати между ними, и на мгновение оцепенел. Подушка стала вдруг ослепительно белой, а желтоватые пуговицы, на которые застёгнута наволочка, выделялись и плохо с ней гармонировали. Павлик впервые заметил, что они почему-то разного размера и формы. Как сквозь вату Павлик услышал голос кого-то из ребят: «Не бойся, он ничего не сделает». Павлик вроде бы и не боялся, но почему-то не мог пошевелиться. Это продолжалось совсем недолго. Парень что-то пробурчал, убрал ножик и ушёл, а Павлик принялся устраивать свою куртку на место и поправлять постель. Ночью Павлик долго ворочался и не мог заснуть. Впервые он задумался о том, что окружающий мир может оказаться не столь надёжным, как кажется. Но, вскоре, поглощённый новыми впечатлениями, он забыл об этом случае.

Однажды Павлик в компании одноклассников шёл после ужина в спальный корпус, и какой-то высокий и неряшливо одетый парень, обгоняя, сильно толкнул его в спину. Мальчик чуть было не потерял равновесие, но устоял и толкнул обидчика в ответ. Тот крепко двинул Павлика кулаком в бок, и пока тот приходил в себя, побежал дальше. Павлик рассердился, как никогда прежде. Впервые в жизни он испытал мгновенный прилив жгучей ненависти. «Да как он смеет…» – успел подумать Павлик, бросаясь догонять обидчика, но неожиданно его остановили. Плотный розовощёкий крепыш цепко схватил Павлика за руку.

– Не связывайся с ним, не надо, – тихо сказал мальчик. – Посмотри сам, ведь он же совсем дурак.

Павлик взглянул на угловатый, покрытый шишками и ссадинами, неровно выбритый затылок удалявшегося парня. Его голову украшали большие пятна зелёнки. Конечно, новый приятель был прав, и Павлик постепенно успокоился.

– Я давно обратил на тебя внимание, ведь из всех парней в классе, только мы с тобой хорошо учимся, – сказал Павлику мальчик. – И я вижу тебе здесь тоже не по нутру. – Плохо то, что здесь даже поговорить не с кем, – сразу пожаловался он.

Мальчик говорил без перерыва, и Павлик не мог вставить ни слова.

– Давай будем держаться вместе, – наконец предложил крепыш и протянул руку.

Павлик, не раздумывая, пожал её, и они продолжили разговор. Оказалось, что его новый знакомый, как и Павлик, довольно много и бессистемно читал. Они принялись обсуждать прочитанные книги, и Павлик не раз удивлялся эрудиции розовощекого крепыша. При этом он был практичен, очень уверен в себе и редко чему-либо удивлялся.

– Ничего, здесь тоже жить можно, – рассудительно, по-взрослому, говорил мальчик.

Так Павлик обрёл первого в жизни друга. Наконец наступила долгожданная для всех воспитанников суббота. Ещё до обеда за детьми стали приходить родители и родственники. Только за Павликом никто не приходил. Лишь вечером, незадолго до ужина, когда уже стемнело, и он перестал ждать, приехал брат мамы. Он сказал, что, пока мама в больнице, они с бабушкой будут забирать его на выходные дни. Дядя и бабушка жили в деревянном доме, в маленькой уютной квартире на первом этаже. Павлику очень нравилось бывать у них в гостях. В комнате и даже в прихожей имелись широкие и тёплые полати, а в холодное время года можно было растопить печь. Едва увидев Павлика, бабушка принялась охать и сокрушаться, а потом долго поила его чаем и кормила пирогами. Наконец мальчик забрался на полати и, совершенно умиротворённый, задремал. Ведь впереди было целое воскресенье, которое он проведёт среди родных ему людей. Без подъёмов, отбоев и прочей суматохи. Уже сквозь сон Павлик слышал, как дядя и бабушка вполголоса говорили о нём.

– Определённо, сеструха его баловала, – говорил дядя. – Даже из детского садика забрала, что-то ей там не понравилось. Ничего плохого в том, что теперь парень узнает жизнь, раз уж так получилось.

– Лучше бы рос дома, а не среди чужих людей, – печально вздыхала бабушка. – Да уж, видно, ничего не поделаешь…

Тогда, засыпая, Павлик не знал, что ещё долгих восемь лет ему предстоит постигать науку жизни оторванным от дома и с нетерпением ждать наступления каждой субботы

Первая любовь

рассказ

Стояла поздняя осень. Холодный ветер, завывая, гонял по асфальту последние, давно увядшие бурые листья, а за окном в классе темнело раньше, чем успевал закончиться последний урок.

Эдик, светловолосый, худощавый и ничем особенно не примечательный мальчик, сидел над раскрытой книгой и задумчиво смотрел в окно. Привычка к терпению и долгим ожиданиям отражалась в спокойном взгляде его карих глаз. Мысли Эдика текли неспешной и печальной чередой в полном соответствии с унылыми проявлениями осени за окном.

Хуже всего было то, что до начала летних каникул оставалось бесконечно много времени. Зимние каникулы с праздничной ёлкой подарками и домашней безмятежностью были тоже не близко. Даже до субботы, когда многих воспитанников интерната отпускали домой на воскресенье, было ещё несколько дней.

В детстве время тянется невероятно медленно. Было начало семидесятых, и в глубине второй половины века даже взрослым иногда казалось, что время застыло на месте.

Ребята сидели в классной комнате и занимались самоподготовкой, до ужина оставалось не более часа времени. В третьем классе задавали не так уж много, и большинство воспитанников уже выполнили домашние задания. Эдик пытался читать какую-то книгу, но всё время отвлекался. Мальчик, с которым он сидел за одной партой, вертелся во все стороны, поминутно пересаживался к ребятам за другие парты, ходил по классу и возвращался обратно. Он определённо не знал, чем заняться, и отвлекал Эдика.

Неожиданно мальчик толкнул его в бок и с таинственным видом показал сложенный несколько раз листок из тетради в линейку.

– Я нашёл это под соседней партой, – сообщил он шёпотом. Мальчик украдкой указал на пустую парту впереди. За ней обычно сидели две девочки, и Эдик никогда не обращал на них особого внимания. Сейчас одна из них стояла перед учительским столом и о чём-то разговаривала с воспитательницей.

Эдик взял у мальчика листок и осторожно развернул. Записка была написана цветными карандашами аккуратным и округлым почерком. Первым в записке стояло его имя. «Эдик! Я тебя люблю и хочу с тобой дружить», – прочитал он на листке. Внизу были нарисованы фигурки мальчика и девочки, взявшиеся за руки. Вместо подписи было имя той, что сейчас стояла около учительского стола. Имя было довольно редким, и возможность ошибки полностью исключалась.

В одно мгновение Эдик как бы проснулся и нашёл себя сидящим за партой с запиской в руках в неожиданно ярко освещённом классе. Теперь он очень ясно видел каждую мельчайшую деталь вокруг. Звуки тоже стали очень громкими и почти оглушающими.

Время остановилось, и мир изменился. Он изменился навсегда и больше уже никогда не становился таким, как прежде.

Эдик во все глаза смотрел на девочку, которая что-то рассказывала воспитательнице у стола, он видел, как она прекрасна, и понимал, насколько она близка ему. Свет от электрических лампочек, казалось, умножился во много раз, и он с невероятной отчётливостью видел все подробности. Он любовался васильковой синевой глаз девочки, белокурыми локонами слегка вьющихся волос и видел её всю целиком. Это было как затянувшаяся вспышка света.

Уже с первой секунды Эдик знал, что любит её, и это знание заполнило его целиком.

Это сразу стало самым важным в его жизни.

Тем временем его товарищ уже почти залез под соседнюю парту и возбуждённо показывал место, где нашёл записку. Эдик видел и мальчика, и записку у себя в руках всё с той же невероятной отчетливостью, но всё это уже не имело для него совершенно никакого значения. Просто он знал, что любит, а всё остальное и какие-то дополнительные детали воспринимал отстраненно.

При этом Эдик сразу заподозрил товарища в том, что тот сам написал эту записку. Этот мальчик был одним из немногих ребят, у кого были большие наборы цветных карандашей, которыми она была написана и нарисована.

– Ты это сам написал? – строго спросил Эдик у мальчика, но почти не слушал, как тот возмущённо отказывается. Потому что это тоже уже не имело совершенно никакого значения.

Он, не отрывая взгляда, смотрел на девочку, которую звали Анжелика, но чаще просто Лика.

Ночью Эдик долго не мог уснуть и думал о девочке, которую полюбил, и о том, что в дальнейшем они обязательно поженятся. Конечно, он был ошеломлён и выбит из колеи, но легко принял действительность такой, как она есть.

Неровный свет уличных фонарей отражался от стен и потолка спальни, рисуя глубокие тени и тревожа воображение. Он ещё раз перечитал записку. Кровать Эдика стояла в самом углу у окна, и он, приподнявшись, долго смотрел на согнутые ветром вершины далёких деревьев и на корпуса соседних зданий, выделявшиеся на фоне тёмно-синего, почти чёрного неба. Сладкая тревога, чувство неопределённости будущего, сдержанный восторг ожидания и что-то ещё неосознанное и непонятное причудливо переплелись в его мыслях и чувствах. С железнодорожной станции доносилось далёкое, неразборчивое и многократно отражённое ночное эхо распоряжений диспетчера.

И потом, десятки лет спустя, услышав где-нибудь подобное эхо, Эдуард всегда будет чувствовать томительный и чарующий зов детства.

Рядом посапывали во сне его товарищи, но теперь между ними была пропасть, глубину которой никому не дано постичь.

Эдик сплёл из цветной проволоки красивый, на его взгляд, перстень, спрятал его вместе с запиской на металлической сетке кровати под матрасом и только после этого наконец заснул.

На следующий день он при каждом удобном случае высматривал Лику среди других девчонок своего класса. После уроков она, как и все воспитанники, переодевалась в так называемую домашнюю одежду. Поверх пёстрого розоватого платья она всегда надевала синюю кофту с красивым воротничком, как и в тот памятный Эдику вечер.

Всё, что носила его избранница, казалось ему поистине прекрасным. Звуки, составляющие её имя и фамилию, отзывались в нём волшебной музыкой. Иногда Эдик с наслаждением произносил их про себя и как бы пробовал на вкус. При этом у него словно открылись глаза на восприятие красоты. Мальчик стал замечать, что и другие девчонки иногда по-своему красивы и обаятельны. Однако мыслями он всегда возвращался к своей избраннице.

Через некоторое время Эдик простудился и с разными осложнениями проболел практически всю зиму. Весной он перешёл в четвёртый класс с несколько худшими годовыми отметками, чем раньше.

В начале следующего учебного года оказалось, что не только Эдик интересуется установлением взаимоотношений. Одна из наиболее общительных и эрудированных девчонок его класса неожиданно угостила Эдика конфетой. В ту пору это было достаточно редкое для воспитанников лакомство. Эдик не мог оставаться в долгу. Некоторое время они обменивались многозначительными взглядами и нехитрыми подарками: большими листами чистой бумаги, красивыми картинками и подобными мелочами. Но очень скоро девочка поняла, что сердце Эдика занято, и оставила его в покое. Вскоре к ней за парту пересел один из мальчиков их класса.

Неспешно, без каких либо заметных событий, протекала школьная жизнь Эдика. Но однажды он неожиданно для себя и для других получил двойку по математике. Прежде он учился достаточно хорошо и вплоть до четвёртого класса не имел даже троек. Это была первая двойка Эдика, и он, впервые в жизни оставленный заниматься после уроков, не смог сдержать слёз. К тому времени он иногда демонстрировал слабые познания и по другим дисциплинам, но всё-таки не до такой степени.

Именно тогда у одного из педагогов и возникла счастливая для Эдика мысль о том, что одна из наиболее успевающих и аккуратных девочек может «подтянуть» его по математике и другим предметам.

Эдик решил во что бы то не стало воспользоваться сложившейся ситуацией, и с помощью определённых инициатив ему удалось достичь желаемого результата.

К удивлению педагогов, он неприязненно морщился, отворачивался и всем своим видом выражал крайнее неодобрение, когда они принялись перебирать имена подходящих девочек. Потупившись, он лишь пожимал плечами, когда его просили объяснить причины. Только услышав имя Анжелики, Эдик согласно кивнул головой и замер, опустив глаза, стараясь скрыть волнение.

– Да, – едва слышно произнёс он.

– Ну что ж, если он считает, что ему лучше заниматься именно с этой девочкой… – медленно произнесла классный руководитель, с удивлением разводя руками.

Она, плотно сжав губы, замерла на минуту, пытаясь понять и оценить смысл происходящего.

– Да, пусть занимается с Ликой, она у нас отличница и не имеет дополнительной общественной нагрузки, – решила она, наконец.

И уже очень скоро Эдик сидел за одной партой со своей избранницей.

Прежде Эдик не имел ни малейшего представления о том, как замечательно дружить с девчонкой. Им было интересно вдвоём, и они с Ликой очень весело проводили время. Эдик постоянно пребывал в несколько приподнятом настроении.

«Подтягивать» Эдуарда по каким-либо предметам оказалось нелёгким делом, потому что он находил этот процесс очень весёлым. Он постоянно отыскивал в нём забавные стороны и просто наслаждался обществом своей подруги. Между ними часто происходили забавные диалоги.

– Так что же у нас сегодня задано по русскому языку? – строго спрашивала Лика и, раскрыв аккуратно обёрнутый бумагой учебник, поворачивалась к нему всем корпусом, опираясь локтями на спинку и крышку парты.

– Спроси у меня что-нибудь полегче, – лениво отвечал Эдик, в тайне любуясь столь близкой синевой глаз Лики и слегка вьющимися локонами светлых волос у неё на висках.

Но Лика умела настоять на своём, а Эдик особенно не упорствовал.

– Ну, обстоятельства какие-то задавали, – наконец пытался вспомнить он.

– Какие обстоятельства? – искренне удивлялась Лика, по-взрослому всплеснув руками. – Обстоятельства мы давно прошли.

– Сейчас мы с тобой проведём морфологический разбор предложения, – деловито заявляла она.

– Какой ужас! – отвечал Эдик, округлив глаза, и Лика не могла удержаться от смеха.

В конце концов она заставляла Эдика вспомнить и повторить задания по основным предметам, и он с радостью подчинялся.

Потом, когда Лика полагала, что её педагогические обязанности на сегодня завершены, они начинали играть в крестики-нолики и другие подобные игры. Они отгадывали слова, рисовали смешные картинки-загадки и делали ещё множество интересных вещей, не имеющих отношения к урокам. Тем не менее, Эдику вскоре удалось продемонстрировать какие-то успехи в обучении, отвечая у доски и тем самым подтвердить пользу от совместных занятий с девочкой.

Эдик никогда не говорил Лике, какая она красивая, и вообще не говорил никаких комплиментов. Скорее он мог наградить любимую лёгким подзатыльником, потому что та довольно больно щипалась, когда они ссорились.

Ссорились они также легко, как и потом мирились. Иногда один из них не давал другому списывать. Конечно, чаще всего списывать не позволяла Лика. А иногда Эдик случайно или намеренно выдвигал свой локоть или учебник на её половину парты. По этому поводу следовали замечания, иногда подкреплённые ударом остренького локтя. Иной раз Лика проводила по парте карандашом или ручкой линию, которую ему не следовало пересекать. Причём она проводила линию не только по столу, но и по скамье парты. Сначала Эдик внимательно следил за тем, чтобы эта линия была проведена правильно. Но потом, чувствуя себя человеком, несколько ущемлённым в своих правах, он быстро чертил что-нибудь на её стороне парты. Девочка чертила ему в ответ. Потом они переходили к черканию в тетрадях, а затем могли перейти и на руки друг друга. Но они никогда не заходили очень далеко. Кто-нибудь первым предлагал мир, и они начинали чистить друг другу парту и пытаться скомпенсировать нанесённый ущерб.

Однажды Эдик довел Лику до слёз и, крайне расстроенный и смущённый, просил у неё прощения. Он с трудом находил нужные слова, и её возмущенные подружки, окружив парту, помогали ему сделать это как следует.

Парочка, сидевшая недалеко от них, заходила в своих ссорах гораздо дальше. Они могли залить чернилами не только всю парту, тетради и книжки, но и друг друга. Потом, отмывшись и закатав рукава, они, смущённо улыбаясь, подолгу дружно оттирали свою парту от чернил.

Больше всего Эдику нравилось, когда они с Ликой дежурили по классу. Днём во время уроков обязанностей было немного. Главным образом надо было вначале урока сообщать учителям, кто из учеников и по какой причине отсутствует, и следить за тем, чтобы тряпка у доски была влажной. Смотрели также, чтобы у доски всегда был мел, но его преподаватели нередко приносили с собой. Эдик как-то не воспринимал эти обязанности всерьёз, не спешил их выполнять, и они обычно ложились на плечи его подружки.

Самое интересное было вечером. После ужина перед отбоем им следовало помыть полы в классе. Лика приносила ведро и тряпку со шваброй и с чисто женской практичностью и аккуратностью принималась за мытьё полов. Эдику оставалось только помогать переносить парты. Это было очень весело. Он делал вид, что не успевает одновременно с девочкой поднять парту. Или, наоборот, поднимал раньше времени. Она постепенно включалась в игру, и в результате они нередко вываливали содержимое парт на пол. Всё это Эдик сопровождал соответствующими замечаниями. Они собирали рассыпавшиеся по полу учебники и тетради, стукались головами, путали содержимое парт и делали множество других смешных вещей. Они хохотали так, что иногда садились на пол и какое-то время просто не могли ничего делать. Было очень весело, и им никто не мешал. Иногда кто-нибудь, услышав шум, заглядывал в класс, они делали очень серьёзный вид и от этого веселились ещё больше. После этих вечеров Эдик особенно сильно чувствовал, как близка ему Лика. И ему всегда было очень жаль, когда полы в классе были в конце концов помыты и приходило время возвращаться в спальный корпус, к скучной обыденной жизни. В дни таких дежурств Эдик нередко возвращался в спальню после отбоя, когда его товарищи уже крепко спали.

Эдик никогда не задумывался о том, что именно с третьего класса спальни мальчиков и девочек размещались на разных этажах. В первом и во втором классах они жили рядом на одном этаже и встречались и играли в общей гостиной.

Эдуард начал внимательнее относиться к своей внешности. Каждый понедельник он с удовольствием чувствовал себя нарядно одетым. После выходных дней благодаря маминым стараниям его костюм был всегда тщательно выглажен, а воротничок сиял белизной. Но всё-таки он не любил понедельники за то, что именно в понедельник было бесконечно далеко до следующей субботы.

Почему-то их никто никогда не дразнил. Видимо, оттого, что когда кто-нибудь из детей младших классов или наиболее бестолковых мальчишек своего класса пытались называть их «жених и невеста», Эдик не имел никаких внутренних возражений и не гонялся за ними. Ему нравилось, когда их так называли, но при этом Эдик всё-таки очень тщательно скрывал свои чувства.

Так под знаком невинной любви и дружбы прошёл учебный год и начался следующий. Эти годы были, несомненно, самыми счастливыми для Эдика среди всех лет обучения.

В пятом классе всё продолжалось примерно так же. Они ссорились, мирились и веселились иногда уже все уроки напролёт. Например, Лика тихонько толкала Эдика в бок и незаметно для окружающих показывала на девочку, только что ответившую урок у доски и ожидавшую, когда учительница поставит ей в дневник оценку. Девочке, видимо, нестерпимо хотелось в туалет. Она стояла, засунув ладошки между бёдрами, тихонько подпрыгивала и сквозь сжатые зубы издавала на вдохе короткие шипящие звуки. Эдик, закрыв ладонями лицо, падал на парту, чтобы не расхохотаться, настолько это было комичное зрелище. Они находили вокруг столько смешного или просто забавного, что это не поддаётся никакому описанию.

Так же, как и прежде, Эдик с Ликой дежурили по классу, когда подходила их очередь. Однажды поздним вечером, весело занимаясь уборкой класса, они нечаянно опрокинули парту одного мальчика. Из неё посыпались тетради и учебники, разлетаясь по всему полу. Собирая всё обратно в парту, Эдик случайно увидел фотографию Лики. Она выпала из какого-то учебника. Лика свою фотографию не заметила, и Эдик, повинуясь первому порыву, незаметно вернул её на место. Поражённый самим фактом, он даже не задумался, откуда эта фотография появилась у мальчика. Почему-то Эдику не пришло в голову, что его одноклассник стащил эту фотографию, иначе бы он её просто забрал. Эдик испытал укол ревности, но Лике ничего не сказал. Несколько дней он присматривался к парню и наконец решил, что у него нет повода для ревности. Он никогда не видел его рядом с Ликой, и они практически не общались.

Но почему-то именно теперь этот парень очень не понравился Эдику, и в облике его было что-то неприятное и раздражающее. Вскоре Эдик, найдя какой-то совсем уж ничтожный повод, крепко поколотил своего предполагаемого соперника и только после этого наконец успокоился.

Наверное, у каждой девочки в классе была своя особая тетрадь, куда записывались понравившиеся стихотворения, высказывания, песни и наклеивались вырезанные откуда-нибудь красивые картинки. Девочки берегли эти тетради как зеницу ока и, конечно, никогда не показывали их мальчишкам. Лика тоже иногда доставала свою тетрадь и, тщательно заслонившись от Эдика, что-то туда записывала. Она очень сердилась, когда Эдик пытался подсмотреть, и в такие минуты он к ней не приставал. Наконец Эдик решил, что ему пора узнать, что пишет в своей тетради его подруга, и пришёл на уроки немного раньше неё. Он знал, где Лика прячет тетрадь, и, достав её, бережно открыл.

«Любовь – солома, сердце – жар, одна минута – и пожар!» – сразу прочитал Эдик, и это ему понравилось. Тем более что ниже была приклеена картинка, очень реалистично изображающая костёр. Далее следовала страничка, аккуратно свёрнутая треугольником с надписью: «Секрет». Эдик с интересом её развернул. «Осёл, зачем чужой секрет прочёл?» – обескуражено прочитал он. Подивившись девичьему остроумию, Эдик положил тетрадь на место и больше уже никогда не брал.

Заканчивалась последняя четверть, на улице бурлила весна, и солнце на уроках иногда било прямо в глаза. Приближение летних каникул улучшало настроение ещё больше, и ничто не предвещало неприятностей.

Видимо, в какой-то момент Эдик с Ликой нарушили какие-то границы дозволенного, или у педагогов просто лопнуло терпение. Но, несмотря на возмущение Эдика их, просто-напросто рассадили по разным партам. Пришлось подчиниться, в пятом классе у Эдика ещё оставались, какие-то представления о дисциплине. Эдика усадили за одну парту с «новеньким», весёлым и предприимчивым мальчиком. По-видимому, намеренно, чтобы он отвлекся от общения с девочкой. Мальчик у него на глазах вылепил из пластилина смешную фигурку, потом ещё одну. Оказалось, что он знает множество остроумных анекдотов и вообще у них много общих интересов. Они подружились, и мальчик действительно отвлёк Эдика. Потом Эдика назначили редактором классной стенгазеты, и его мысли были заняты разными оформительскими идеями.

Почему-то именно в том же самом году, в начале мая, когда они заканчивали пятый класс, педагоги решили, что мальчики и девочки в их классе держаться слишком обособленно друг от друга. Действительно, они никогда не играли вместе и не имели никаких общих дел и интересов, за исключением, может быть, пионерских.

В один из солнечных майских вечеров, когда дети собрались на самоподготовку, классный руководитель и одна из воспитателей выступили перед классом. Смысл их речей сводился к тому, что мальчикам следует лучше относится к девочкам, дружить с ними и играть вместе. Конечно, всё это касалось и девочек тоже. Потом воспитатель повела ребят на стадион возле учебного корпуса. Там она рассказала детям правила игры «Море волнуется раз», и мальчики с девочками, взявшись за руки, начали играть. Многие из ребят, особенно девочки, уже знали правила и придумывали другие, более интересные варианты игры. Но Эдика это занятие не впечатлило. Потом воспитатель, сверяясь с книжкой, научила их играм «Испорченный телефон» и «Вышибала». Эти игры показались Эдику более интересными, особенно «Вышибала».

На другой день вечером детям объявили, что сейчас будут танцы, и собрали весь класс в кабинете музыки. Они уселись на стулья, которые были расставлены вдоль стен, и с интересом ждали, что будет дальше.

Наконец им представили симпатичную девочку в красивом кремовом, почти белом, платье с блёстками и большим бантом сзади на поясе. Оказалось, что она учится в третьем классе в обычной дневной школе и давно, уже несколько лет, занимается танцами. Девочка должна была показать ребятам, как правильно танцевать. Кажется, она была дочерью или какой-то родственницей одного из преподавателей. Девочка вела себя совершенно раскованно и непринуждённо, разительно отличаясь этим от присутствующих воспитанников. Она, кружась и что-то напевая, прошлась по импровизированному залу. Потом прошлась ещё раз, выполняя несложные танцевальные па. Более сдержанные и замкнутые одноклассники Эдика на её фоне выглядели довольно бледно и невыразительно.

Все развеселились, когда в небольших и высоко расположенных окнах, выходящих в коридор, показались любопытные физиономии мальчишек из параллельного «б» класса. Не приглашённые на мероприятие, они, используя подручные средства и вставая на плечи друг другу, старались рассмотреть происходящее. Но, едва показавшись, их лица исчезли под аккомпанемент грохота падения и смеха зрителей в зале.

Воспитатель напомнила мальчикам, что именно они должны первыми приглашать девочек на танец. Тех, кто не умел танцевать, она просила не боятся, потому что, начав, все сразу легко этому научаться.

– А «Белый танец» будет? – тоненьким голосом спросила одна из девочек, и весь зал грохнул от смеха.

– Конечно, будет, – улыбнулась воспитатель.

На проигрыватель поставили пластинку, и заиграл вальс. Но никто из воспитанников не спешил танцевать. Все просто сидели, смотрели и слушали. Девочка в кремовом платье снова прошлась по залу.

– Мальчики, ну что же вы? – укоризненно спрашивала она.

– Ребята, да будьте же вы поактивней, – вторила ей воспитатель.

Эдик не имел каких-либо комплексов относительно танцев, но размышлял, следует ли ему сейчас быть первым. Он никогда не стремился быть лидером, но время от времени оказывался на первых ролях, когда видел, что заменить его было некому.

Наконец он встал и подошёл к девочке в кремовом платье.

По залу пронёсся лёгкий шум, и Эдик услышал, как ребята, толкая друг друга, шёпотом повторяют его имя.

Девочка расцвела радостной улыбкой и изысканным жестом взяла его за руки.

Она тут же положила правую руку Эдика себе на пояс, высоко, почти на лопатку, потом вытянула далеко в сторону его левую руку и повела в танце. Ростом она была по плечо Эдику, но была очень стройной и подтянутой.

– Раз, два, три, – тихонько повторяла она, глядя ему прямо в глаза.

Эдик старательно следовал движениям девочки, но вскоре наступил ей на ногу, извинился, но сразу же наступил ещё раз. Девочка повела его уже медленнее и, наклонившись вниз, стала показывать, как правильно передвигаться. Наконец у Эдика стало что-то получаться, но закончилась музыка. Когда пластинку поставили снова, уже несколько мальчишек и девчонок вызвались танцевать, и Эдик вернулся на своё место.

Он, конечно, предпочёл бы потанцевать с Ликой, но после того как они оказались за разными партами, Эдик чувствовал, что в их отношениях возникла какая-то напряжённость.

Сейчас она сидела почти в самом углу, зажатая со всех сторон своими подругами, и, судя по всему, вряд ли собиралась танцевать.

Эдик впервые обратил внимание на то, что многие из девчонок его класса были одеты в очень похожие, а то и просто одинаковые кофты и платья. И у него мелькнула неясная мысль о том, что, может быть, ему и не следовало сейчас, на глазах у Лики, танцевать с красивой девочкой из другого мира. Наверное, прекрасного мира, но почти незнакомого ему, а потому практически чужого.

Старания педагогов не увенчались успехом. Мальчишки и девчонки их класса так и не стали играть вместе в красивые игры, о которых столько написано в книжках.

В шестом и седьмом классе Эдик нередко находил возможность снова оказываться за одной партой с Ликой. Иногда девочка, с которой она сидела, болела и подолгу отсутствовала, и Эдик пересаживался на освободившееся место. Один раз он просто попросил её соседку по парте поменяться местами, и та не возражала. Некоторые учителя были настолько заняты своим предметом, что им было всё равно, кто с кем сидит. Но наиболее бдительные из педагогов, скрывая удивление и преодолев некоторый период инерции, принимали соответствующие меры.

Один раз перед началом уроков они принялись пересаживать местами почти весь класс, вполне логично объясняя, почему те или иные ученики должны сидеть за определёнными партами. Лишь позднее Эдик стал понимать, что, возможно, это затеяли только из-за них с Ликой.

Именно в те годы он впервые стал чувствовать некоторую робость и неуверенность, общаясь со своей подругой. В седьмом классе он уже не мог, как, прежде, не задумываясь дать ей по шее или дёрнуть за косу. В девочке что-то неуловимо для него изменилось.

Видимо, Лика тоже это чувствовала, но Эдику по-прежнему было хорошо с ней. Постепенно она превращалась в стройную, высокую и невероятно красивую девушку.

Лика всегда была немного выше Эдика ростом. Когда они разговаривали стоя, она трогательно сутулилась и переносила вес тела на одну ногу, скрадывая несколько сантиметров своего роста. Эдик и сам был достаточно высок, и различие в росте его нисколько не волновало. Ему скорее даже нравилось то, что Лика была высокой девушкой. Однако Эдика очень трогала такая тактичность, и за это он любил её ещё больше.

Весной они перешли в восьмой класс, и Эдуард начал чувствовать себя практически взрослым человеком. Он собирался после восьмого класса идти работать и поступить в заочный техникум. Уже после техникума он планировал поступать в институт.

В детстве все почему-то очень спешат повзрослеть, и Эдик не являлся исключением.

Последние каникулы вместе с последним летом детства пролетели особенно быстро.

Однажды Лика явилась в класс, слегка подкрасив глаза и губы. В первый момент Эдику показалось, что к нему за парту села незнакомая взрослая девушка. Сначала он не знал, как заговорить со своей подружкой, и даже не решался смотреть в её сторону. Видимо, Лика тоже чувствовала себя несколько неуверенно и отчуждённо, привыкая к своей новой внешности. Эдику не нравились такие перемены. Тем более что неумело наложенный макияж резко бросался в глаза и скрадывал естественную, привычную и такую милую красоту Анжелики. Эдик, не отличаясь большим тактом, не замедлил высказаться по этому поводу. Девушка обиделась, и они несколько дней не разговаривали. Почему-то они стали ссориться чаще, а мирились всё с большим трудом.

Эдик, не понимая причин происходящего, был крайне раздражён и стремился выяснить и упорядочить отношения с Ликой. Обычно на уроках они часто писали друг другу записки. Эдик набрался смелости и спросил Лику в записке, любит ли она его. Девушка прочла записку, порвала и ничего не ответила.

Тогда Эдик не нашёл ничего лучшего, чем предложить ей встретиться в воскресенье в одном из парков. Это было несколько сомнительное предложение, потому что со слов старших он знал, что вечерами там встречаются влюблённые парочки. Она не ответила и на эту записку. По реакции и выражению лица Лики Эдик не мог понять, как она относиться к нему и его предложениям.

Пребывая в столь юном возрасте, Эдик не совсем понимал, какого результата хотел достичь, и не особенно задумывался об этом. Иногда он с восторгом и некоторым удивлением думал о том, что между ним и Ликой возможна физическая близость. Однако для Эдика это всегда оставалось на втором месте. На первом месте была простая радость общения, полная взаимопонимания и согласия.

Как и любая женщина в подобной ситуации, Анжелика всегда была взрослее и мудрее своего друга. Она знала и понимала многое из того, чего он не знал и не понимал. Но Эдуард начал задумываться над этим лишь много лет спустя.

Один раз на уроке Лика подала Эдику порванную пополам цепочку, которую иногда носила на шее. Это было недорогое украшение, покрытое тонким слоем жёлтого металла. Эдик провозился половину урока, но сумел её починить. Вскоре Лика вновь подала ему цепочку, порванную уже в двух местах. Потом Эдик починил её цепочку ещё раз, но Лика отказалась взять её назад. Она заявила, что та ей больше не нужна. Это показалось Эдику очень обидным. Они снова поссорились, но уже более серьёзно. Тогда с её молчаливого согласия Эдик впервые покинул их парту самостоятельно.

Вскоре и Лика оставила свою парту, за которой она, с Эдиком и без него, проучилась столько лет. Она перебралась на одну из задних парт, где оказалась в тесном окружении своих быстро повзрослевших подруг, и Эдик понимал, что там для него уже нет места.

Он навсегда запомнил её аккуратный и округлый девичий почерк. Переняв от неё элементы написания некоторых букв, он продолжал писать их так же и многие годы спустя.

Какое-то время Эдик старался не обращать на Лику внимания и считал, что теперь всё в прошлом. Острота его чувства с течением времени иногда притуплялась, но порой после случайных встреч вспыхивала вновь. Взглядом, жестом или случайно оброненным словом девушка пробуждала в нём восторженные надежды.

В один из солнечных весенних дней одноклассницы Эдика по просьбе преподавателя записывали в журнал, кто и куда собирается пойти после восьмого класса. Лика вдруг подключилась к разговору и начала в подробностях уточнять у Эдика, чем тот собирается заниматься. Её интересовали адреса, названия учебных заведений, предполагаемые места работы и многое другое. Она не успокоилась, пока не узнала все подробности. В этот день Эдик покинул класс, окрылённый надеждами и уверенный в том, что не безразличен Лике. Конечно, эти расспросы могли и не иметь того значения, которое он им придавал.

Эдик чувствовал, что они с Ликой всё больше и больше отдаляются, друг от друга, но не умел и не знал, как это поправить. Он всегда испытывал к ней сильную привязанность и временами грустил.

В мае, когда они уже заканчивали восьмой класс Эдик, понимая, что время безвозвратно уходит, написал Лике очередную записку. В ней он предлагал встретиться в ближайшие выходные и сходить в кино. Его робость выросла до таких масштабов, что он не представлял себе, как заговорить об этом с Ликой. Эдик не решался даже просто подать ей записку и долго размышлял над тем, как и когда это лучше всего сделать.

Наконец наступил день, когда он после уроков ждал её в коридоре около класса, чтобы поговорить наедине. Вот Лика показалась в дверях класса, но остановилась, разговаривая с подругами. Ждать оставалось совсем недолго.

В это время, совсем некстати, в коридоре появился один из наиболее близких друзей Эдика. Он заявил, что уже устал его разыскивать, и потащил куда-то за руку. Эдик пытался сопротивляться и объяснял, что обязательно должен передать девушке записку. Услышав это, друг Эдика очень развеселился. Он заявил, что тот всегда успеет решить свои любовные дела, а сейчас они очень спешат. Эдик заразился его беззаботным весельем и сдался, выбрав более лёгкий путь. Почему-то ему было очень трудно заставить себя подойти к девушке и поговорить. Он решил, что у него будет ещё сколько угодно возможностей это сделать.

Эдик ошибся, больше такой возможности ему не представилось. Последние школьные дни они ходили на консультации, сдавали выпускные экзамены, подписывали обходные листы и виделись лишь изредка практически на бегу.

Оказалось, что в шестнадцать лет непросто найти подходящую работу. Эдик обратился в комиссию по делам несовершеннолетних и по их рекомендации устроился учиться на курсы. Летом и на следующий год, когда Эдик уже работал, а вечерами учился, он утешал себя мыслью о том, что знает, где найти Лику, и они обязательно встретятся. Он знал, что она перешла в девятый класс и осталась учиться на прежнем месте. Так прошёл год, а потом ещё один. Эдик всё реже и реже вспоминал свою подругу.

Он не отличался постоянством. Однажды Эдику понравилась одна девушка, и он с ней некоторое время встречался, пока та не уехала учиться в другой город.

Через несколько лет, хмурым осенним вечером, Эдик случайно на автобусной остановке встретил одного из своих бывших одноклассников. От него он с удивлением узнал, что даже лучшая подруга Анжелики уже несколько лет не знает, где она теперь и как её можно найти. Вроде бы Анжелика выходила замуж, а может быть, просто уехала в другой город. Но подруга ничего не знала точно.

Только тогда Эдик понял, что видимо, потерял Лику навсегда. Его товарищ давно уехал, а Эдуард ещё долго сидел на остановке и смотрел, как ветер гоняет по асфальту пожухлые листья. Идти или ехать никуда не хотелось, казалось, что его жизнь вдруг утратила большую часть своего смысла.

К тому времени он уже начал понимать, что лёгкую влюблённость, а тем более страсть, очень легко спутать с любовью. И теперь он уже не знал, бывает ли на свете настоящая любовь кроме самой первой любви.

Любви, которая может сиять годами как затянувшаяся вспышка чистого ослепительного света.

Дух противоречия

рассказ

Конечно, я помню погремушки на верёвке, натянутой поперёк моей детской кроватки. Я мог дотянуться до них руками и провести несложные манипуляции. Помню также круглую деревянную шарманку, покрутив ручку которой я, к восторгу окружающих, извлекал серию мелодичных звуков. Но это смутные неотчётливые воспоминания.

Наиболее хорошо запомнились события несколько иного свойства.

К тому времени исчезли веревочные сетки с ячейками в форме ромбиков по бокам моей кроватки. Вероятно, я стал достаточно большим, чтобы не падать время от времени на пол.

Маме нужно было куда-то ненадолго отлучиться, но она опасалась оставить меня одного. В конце концов она усадила меня на диван и сказала, чтобы я сидел и ничего не трогал. Особенно нельзя было трогать электрическую розетку, которая виднелась на стене над диваном. Мне тогда было где-то около четырех лет или меньше.

Не знаю почему, но я поступил с точностью до наоборот. Сначала я исследовал доступную мне часть поверхности стола, который стоял рядом с диваном. На столе нашлась заколка для волос. Оказалось, что если её немного разогнуть, оба конца совпадали с отверстиями розетки. Пришлось, однако, приложить некоторое усилие, чтобы заколка зашла поглубже.

Последовала яркая вспышка. Я некоторое время с удивлением изучал остатки металлического предмета и закоптившуюся розетку.

Мама вернулась почти сразу. Узнав о случившемся, она долго допытывалась, что я почувствовал и где у меня болит. Узнав, что со мной ничего не случилось, она не ругалась, а только удивлялась: «Как ты только до этого додумался?» Потом мы долго сидели в сумерках и ждали электрика. Я узнал магическое для таких случаев правило: «Нужно заменить пробки». Мы тогда жили в Ленинграде в коммунальной квартире. Я смотрел в окно и в каждом прохожем видел электрика, о чем громко сообщал маме. Потом она объяснила, что у электрика должен быть чемоданчик. Мои сообщения стали поступать реже, но всё равно было много разочарований. Когда пришёл долгожданный специалист, уже стемнело, и я давно перестал смотреть в окно.

Через некоторое время мы поехали в деревню к родственникам. Я был всё так же мал и действовал в том же духе.

Однажды я играл во дворе, а взрослые пилили дрова или доски. Мне сказали, чтобы я ни в коем случае не трогал пилу, потому что можно пораниться.

Как только все ушли, я сразу приступил к исследованию опасного предмета. Действовал я настойчиво, но достаточно осторожно, и крови было немного. Но и сейчас на безымянном пальце у меня заметный шрам.

Потом мы пили чай, взрослые курили, а я смотрел в окно. Мне понравилось, как стекло охлаждает мой разгоряченный лоб. Особенно если к нему поплотнее прижаться. Мне сказали, чтобы я не нажимал на стекло лбом, потому что могу его разбить. Надо ли говорить, что не прошло и минуты, как окно было разбито?

Потом взрослые ходили по двору, собирали осколки, измеряли раму. Я был несколько смущен тем, что вызвал такое обилие хлопот.

В дальнейшем я тоже иногда нарушал запреты. Катался, например, на дверце шкафа, разбивая посуду. Но почему-то именно эти три случая запомнились мне как наиболее характерные. Возможно, оттого, что я одинаково хорошо запомнил процедуру запрета и последовавший за этим результат.

Сейчас я думаю, что уже давно имею достаточно оснований считать себя взрослым человеком.

Однако, узнав о том, что чего-либо нельзя делать, я иногда надолго задумываюсь. Действительно ли, например, нельзя сделать вечный двигатель или летать со сверхсветовой скоростью? А если нельзя, то почему? И очень хочется проверить!

Правильные поступки

рассказ

Это случилось в дни моей ранней молодости, когда я ещё читал иногда книги. Впрочем, не очень толстые.

Где-то я вычитал, что с другими людьми следует поступать так, как бы я хотел, чтобы поступали со мной. Мне очень понравилась эта мысль.

Размечтавшись, я уже видел перед собой весёлые, доброжелательные лица людей. Представлял, как все по-доброму и с пониманием относятся друг к другу.

Я решил начать немедленно, с завтрашнего дня. Утром, запирая квартиру, я увидел соседку, поднимающуюся по лестнице. Вспомнив её длинные рассказы о других жильцах и бесконечные жалобы на жизнь, я подумал: «Вот было бы хорошо, если бы она не обращала на меня внимания, а ещё лучше – вообще не замечала». Недолго думая, я, едва её не задев, молча прошел мимо, устремив вдаль задумчивый взгляд. Вслед я услышал далеко не лестные замечания о некоторых зазнавшихся и возомнивших о себе молодых людях. Последние подробности я слышал, уже открывая дверь на улицу. «Не очень удачное начало», – подумал я.

Спустившись в метро, я стал продвигаться по перрону, испытывая толчки и толкаясь сам. Хорошо бы люди не толкались, да и вообще не задевали друг друга. Я принялся аккуратно лавировать в людском потоке. Иногда приходилось поднимать вверх руки или вращаться, делая большие шаги на носочках. Я чувствовал себя балериной, но это продолжалось недолго.

На моё плечо легла тяжёлая рука, и пришлось объясняться с довольно-таки недоверчивым милиционером. Когда, наконец, выяснилось, что я не карманник и не заезжий гастролер неизвестной квалификации, я уже опаздывал на работу. «Ходите, как все люди», – посоветовал мне на прощание страж порядка.

Придя на работу и продолжая следовать своему новому правилу, я был вежлив и внимателен. Очень скоро представилась блестящая возможность применить на практике мои новые принципы.

– Ты не мог бы поработать за меня в это воскресенье? – обратился ко мне один из коллег. – У моей подруги день рождения, а у меня стоит дежурство, – пояснил он.

Надо ли говорить, что я охотно согласился? Позже у меня заняли денег до получки, и я восторженно размышлял, как хорошо жить в атмосфере взаимопомощи и взаимовыручки. Довольно быстро все усвоили, что у меня всегда можно перехватить денег до получки. Не менее быстро все поняли, что я никогда не отказываюсь подменить кого-нибудь в выходные дни. Однако никто не рвался подменить меня самого на работе, когда возникала такая необходимость. Найти же денег взаймы было также трудно, как и раньше.

Уже тогда я начал смутно понимать, что ситуация с правильными поступками не так проста, как я думал вначале. В действительности же всё оказалось намного хуже. Я купил телевизор в кредит и уже не мог, как раньше, одалживать деньги. Но товарищи по работе настолько привыкли к моей щедрости, что иногда шли буквально косяком, полностью уверенные в положительном результате. Мои объяснения как-то не воспринимались. В конце концов, я прослыл скрягой, у которого снега зимой не выпросишь. Когда же я поступил учиться и больше не имел свободного времени для подмен, появилось стойкое мнение, что я ставлю свои интересы выше интересов коллектива. Именно тогда я в полной мере познал глубокий смысл старинной поговорки: «Не делай добра, не познаешь зла». Не берусь утверждать, что запомнил этот текст дословно, но смысл его именно такой. С горечью я размышлял о человеческом непостоянстве.

К счастью, мне вспомнились слова из недавно прочитанной книги, где говорилось о зависимости человека от чужого мнения. Смысл текста был в том, что мнение людей о других, как правило, необъективно, и уж тем более, непостоянно. Более того, каждый настолько занят своей персоной, что ему нет большого дела до других. Короче говоря, я перестал обращать внимание на косые взгляды и спокойно занимался своими делами. Первое время иногда происходили забавные диалоги.

– Почему не дашь денег взаймы? Тебе что, жалко? – следовали вопросы.

– Не жалко, – говорил я, устав объяснять, что у меня их нет.

– Тогда почему?

– Не хочу.

– Вот злодей, – говорили с некоторым восхищением в голосе. Нередко мои ответы вызывали улыбку и, наконец, понимание. Вопрос был закрыт.

С тех пор я стараюсь никому не одалживать, даже если есть возможность. Стараюсь не подменять никого на работе, даже если есть время. Почему-то все стали считать меня своим парнем, с которым можно иметь дело, хотя я совсем не стремился к этому.

Но даже сейчас я иногда думаю: «А все-таки как было бы здорово!..»

Первое свидание

рассказ

Мне было уже около двадцати лет, когда я впервые решился пригласить девушку в кино. Получив при этом категорический отказ, я некоторое время пребывал в угнетённом состоянии духа. Она мне нравилась, и я думал, что, возможно, это любовь.

Потом, поразмыслив, я пришел к выводу, что отказ моей пассии был не таким уж категоричным. Просто она была занята в этот выходной день. Следовательно, надежда оставалась.

Старшие, умудренные опытом друзья, узнав об этом, сочувственно кивали головами.

– Тебе действительно так приспичило? – поинтересовался один из них. Я понимал его раздражение. Из-за моих похождений срывались некоторые наши планы. Мы делали записи на магнитофон, учились играть на гитаре и пытались учиться в институте. У нас в то время было много важных дел. Но, видя моё упорство, друзья решили: – Раз уж так получилось, двух мнений быть не может, я должен вести девушку в кино.

Они отнеслись с пониманием к возникшей ситуации, чем вызвали у меня чувство глубокой признательности.

Когда мы уже прощались, старший, наиболее опытный друг выдал мне последнее напутствие.

– Если не попросишь на третий день, она с тобой гулять не будет, – сообщил он.

Сначала я даже не понял о чём идет речь. А когда понял, смутился и очень удивился. В голове у меня тогда царила сумбурная смесь. Она состояла из совершенно идеализированных представлений о любви с некоторым предвкушением физической близости. Однако, авторитет моего друга в этой области был очень высок, практически непререкаем. Пришлось принять эту информацию к сведению.

– Но почему именно на третий? – думал я. В этом была какая-то мистика. Это обстоятельство отнюдь не придавало мне уверенности в себе, скорее наоборот.

Девушка работала продавцом в промтоварном магазине. На совершенно негнущихся ногах я отправился на встречу.

Тогда я, к сожалению, не знал широко известной сейчас фразы из одного зарубежного фильма. Самое худшее, что может произойти, когда предлагаешь девушке провести с тобой время, – это то, что она пошлёт тебя подальше. А это можно как-то пережить. Почему я не знал раньше столь простой и мудрой формулы?

Со страхом я перебирал в уме слова, которые собирался сказать. По крайней мере, дважды хотел вернуться домой и подождать более удобного случая. Однако, я подумал, что если сейчас вернусь, уже не будет никаких удобных случаев. И девушек, может быть, никаких не будет. Так я добрался до магазина, где работала моя избранница.

К счастью, она казалась мне довольно привлекательной. Её тело отличалось ярко выраженными и упругими формами. Это обстоятельство неизменно стимулировало моё вдохновение и побуждало к более активным действиям.

Иногда мы подолгу беседовали о кинофильмах, о прочитанных книгах и прочих вещах. Она носила платье с очень скромным вырезом декольте. В узенькой щёлке чуть-чуть виднелись груди, и темнело пространство между ними. Это приводило к сладким и томительным мыслям о возможном грехе. Чувствуя, что краснею, я поспешно отводил глаза.

Но вот случилось то, чего я больше всего опасался. В этот выходной девушка тоже была занята. Однако, существовала очень небольшая вероятность, что она сможет освободиться. Мне следовало позвонить в воскресенье около часа дня. Мы могли встретиться, если у неё появится время.

– Этого, конечно не произойдёт, – чопорно заверила девушка.

Встречу назначила в два часа дня на центральной площади у памятника.

Неприятности начались в воскресенье, когда я, дождавшись часа дня, отправился звонить подружке. Едва я открыл дверь будки телефона-автомата и зашел внутрь, на меня посыпались какие-то ржавые уголки и металлические детали. Потом я долго набирал номер и наконец, сквозь треск и гудение, мне ответил далёкий искажённый голос подруги. Голос сообщил, что мы скоро встретимся, и я отправился на первое в своей жизни свидание.

Едва завидев меня в толпе, ещё за добрые пятьдесят метров, моя избранница помахала рукой с противоположной стороны улицы. Потом, широко жестикулируя и тыкая пальцами в разные стороны, она принялась показывать мне, как лучше перейти дорогу. Глядя, как она вдали отчаянно размахивает руками, пугая прохожих, я впервые усомнился в своих чувствах.

Наконец, мы воссоединились и отправились в ближайший кинотеатр на премьеру нового фильма.

Когда в зале погас свет и начался фильм, я понял, что не смогу обнять свою подругу. Мешала спинка кресла. Глядя в полутьме на её строгий профиль и сверкающие глаза, в которых отражалось действие фильма, я не решался положить руку ей на колено. А тем более на бедро. Занятый своими мыслями, я почти не обращал внимания на то, что происходит на экране. Однако я заметил, что один из персонажей фильма, героически погибший несколько минут назад, теперь вновь разгуливает по экрану. Когда оный персонаж встретился с другими героями фильма и вступил с ними в ожесточённый спор, в зале засвистели и затопали ногами. Зажёгся свет. Оказалось, что киномеханик перепутал бобины. Фильм запустили снова, я посмотрел ещё раз на свою девушку и решил не торопить события. Ведь впереди у меня оставалось ещё два дня.

Потом я поехал провожать её домой на автобусе. Всю дорогу до остановки она что-то возбуждённо болтала о фильме. Слушать её было совсем неинтересно. Я подумал, что она просто глупа. В тесной духоте автобуса мы молчали.

Глядя на её длинный прыщавый нос, я вдруг с ужасающей отчетливостью понял, что совсем её не люблю. Более того, мне стало совершенно ясно что я никогда не смогу её полюбить.

Мы попрощались у калитки её дома, и я в смятенных чувствах отправился домой. Мои идеализированные представления о любви не позволяли давать девушке необоснованные надежды. Я решил, что мне следует поступить честно и не встречаться больше с нелюбимым человеком. Больше мы не виделись. Возможно, девушку постигло разочарование, и мне было её жаль.

Но даже несколько месяцев спустя я иногда с удивлением думал: почему всё-таки это должно произойти именно на третий день, а не на второй, или скажем на четвёртый?

С тех пор в моей жизни произошло немало разных событий из тех, что обычно случаются у людей. Многие из них так или иначе были направлены на то, чтобы заменить мои идеальные представления о жизни на другие. На представления и соображения сугубо практичного свойства.

Но до сих пор этого почему-то так и не произошло.

В тёмной комнате

рассказ

Очень трудно найти в тёмной комнате
чёрную кошку, особенно, если её там нет!
 Конфуций

В уютной полутьме ресторане гремела зажигательная музыка, празднично мигали разноцветные огни, но мне было не до веселья. С трудом пробираясь между танцующими, я издалека спешил к нашему столику. Назревал конфликт. Конечно же, я его предвидел.

За соседним с нашим столиком отдыхали два, вполне серьёзно выглядевших, молодых человека. Они были в строгих тёмных костюмах и в галстуках. С ними были две девушки. Казалось, они только что сошли с обложек модных журналов.

Мой старый друг Петр несколько раз приглашал одну из них танцевать. Он каждый раз церемонно спрашивал у молодых людей  разрешения, а у девушки согласия. Всё выглядело бы вполне благопристойно, если бы не повторялось слишком много раз подряд. Я знал, что Петр никогда не обращает внимания на столь тонкие нюансы и разные условности. Просто девушка ему понравилась и этим всё сказано.

Сейчас я увидел что Петр, в очередной раз, проводив девушку после танца, задержался около её столика. Он перекинулся с одним из молодых людей несколькими фразами явно на повышенных тонах и вернулся на своё место. В этот раз мы пришли в ресторан вчетвером, но сейчас за столиком кроме Петра никого не было.

Молодой человек успел подойти к Петру немного раньше меня. Он уже изрядно «нагрузился» но держался молодцом. Парень извлек из нагрудного кармана пиджака красные корочки, раскрыл их, и, пошатнувшись, поднес к глазам Петра.

– ОБХСС, – объявил он.

Петр небрежным жестом грубо отмахнулся от удостоверения парня как от назойливой мухи.

– АБВГД, – безапелляционно заявил он и зачем-то полез в карман пиджака. По бессмысленной ухмылке и отсутствующему взгляду Петра я понял, что он уже мало что соображает. Парень потянулся взять Петра за грудки, но я успел схватить его за руку. Попутно я придержал за плечо неуклюже встающего Петра.

– Давай отойдем в сторонку, – предложил я парню. Он с готовностью подчинился.

– Не обращай на него вниманию, – сказал я, имея в виду Петра. – Просто человек много выпил.

Всё время пока я говорил, парень согласно кивал головой, поэтому я не стал развивать эту тему дальше. Я понял, что он совсем не хотел скандала, а я, вмешавшись, просто помог ему, как говорится «сохранить лицо». Сохранить как в прямом, так и в переносном смысле.

Этого парня я вполне мог понять. Петр был выше меня почти на голову широк и крепок. В нашем узком кругу некоторые звали его просто и коротко: «Лось». Но так называли его только за глаза.

Мы с молодым человеком пожали друг другу руки, и он увлек меня к своему столику. Там мы за что-то выпили, и я вернулся к Петру.

Петр был на несколько лет старше меня и относился ко мне по-отечески. Обычно ему приходилось помогать мне в затруднительных ситуациях, а не наоборот. Сейчас он уже наполнил мою стопку и принялся накладывать салат. Закусывайте, сказал он, называя меня по имени отчеству. Мы с ним часто обращались друг к другу именно так.

– Я пас,– сказал он, поймав мой вопросительный взгляд, и накрыл свою стопку ладонью. Петр всегда быстро приходил в себя. Я выпил и закусил, потом ещё. Посмотрев на Петра, я подумал, какой же он всё-таки замечательный друг. Он моментально понял моё настроение. Мы поднялись из-за стола, обнялись и заверили друг друга в вечной дружбе. Потом мы выпили уже вместе, и у меня перед глазами всё поплыло. Петр снова принялся накладывать мне салат.

Музыканты только что отыграли. На время воцарилась тишина, нарушаемая только пробными нотами музыкантов и чьими-то пьяными выкриками. Когда музыканты заиграли вновь я замер после первых же звуков. Невозможно выразить словами как я был удивлён.  Весь вечер исполняли песенки типа – «В саду у дяди Вани». Сейчас зазвучала одна из моих любимых композиций рок группы Pink Floyd. Композиция Time с известного альбома. На мой взгляд окружающая обстановка совершенно не соответствовала такой музыке. Я бы меньше удивился, увидев большеголовых инопланетян в серебристых костюмах испускающих зелёные лучики.

Адресовав Петру, неопределенный жест я отправился к подиуму с музыкантами.

Подойдя, ближе я увидел девушку, на которую обратил внимание ещё в самом начале вечера. Один раз мы танцевали с ней медленный танец. Больше она не появлялась, и я увидел её снова только сейчас. Она была сравнительно худенькой, а ростом немного ниже меня. Красивые пепельного цвета волосы кольцами ниспадали на длинное почти до пола темное серебристое вечернее платье. Я подошел к ней и пригласил на танец.

– Я тебя искал, – шепнул я, наклонившись к самому её уху, когда мы начали медленно двигаться в танце.

– Я тебя ждала, – ответила она.

Я слегка коснулся щекой её нежной щечки, и девушка прильнула ко мне. Перекрывая шум и громкие звуки музыки, мы сообщили друг другу наши имена. Девушка была, мягко говоря, не совсем трезвой. Иногда она просто повисала на мне, а танцевал я один. Однако я был примерно в той же стадии и не обращал внимания на такие пустяки. Временами наши губы встречались в нежном поцелуе. После танца мы, обнявшись, отошли в сторону. Оставшуюся часть вечера мы уже не расставались. По крайней мере, надолго. Хотя признаться, некоторые моменты совершенно выпали у меня из памяти.

Выяснилось, что девушка гуляла на свадьбе, которая проводилась в отдельном зале и поэтому она так долго не появлялась. Она сообщила, что приметила меня ещё в самом начале вечера. Девушка явно сожалела о том, что не смогла вырваться в общий зал раньше. С первых же минут встречи между нами воцарились полнейшие взаимопонимание и согласие.

Нужно сказать, что я совсем не понимал женщин и нередко страдал от этого. Я не понимал, почему они говорят «нет» а делают «да». Меня удивляли их решения и поступки. Порой они казались мне загадочными и таинственными существами. С этой девушкой всё было иначе. Мы понимали друг друга с полуслова, и не было никаких недомолвок. Я просто наслаждался обществом своей новой подруги.

Она рассказала, что приехала вместе со всей свадебной компанией из районного центра расположенного в нескольких десятках километров отсюда. Когда она предложила мне сегодня же поехать туда вместе с ней я не раздумывая, согласился.

В кармане у меня лежали билеты на концерт рок группы «Машина времени». Группа  приезжала с концертом в соседний областной центр. Завтра мы собирались поехать туда всей компанией на поезде. Петр даже предложил нам с Василием переночевать у него, чтобы завтра утром отправиться в путь без лишних задержек.

Попытавшись собраться с мыслями, я додумался только до того, что мне надо иметь с собой больше денег. Я объяснил подруге ситуацию и отправился к нашему столику. Петра на месте уже не было, но за столиком сидел Василий. Невысокий плотный и широкий крепыш Василий был одним из лучших моих друзей. Он совсем недавно вернулся из армии, и у нас ещё не было возможности, как следует поговорить.

Я радостно сообщил Василию, что познакомился с замечательной девушкой и сейчас поеду с ней на свадьбу в другой город. Василий очень удивился но, не задавая лишних вопросов, порылся в карманах и нашел для меня три рубля.

Пока я ходил за деньгами, моя подружка написала, на каком-то клочке бумаги номер своего телефона. Она торжественно поместила его в мой нагрудный карман пиджака и прихлопнула сверху ладошкой.

– На всякий случай. Это телефон соседки, но она меня позовёт, – сказала девушка. Стыдно признаться, но я потерял её телефон в тот же вечер.

Потом мы разговаривали, танцевали, целовались и снова о чём-то говорили. Время летело незаметно. Наконец мы, взявшись за руки, направились в свадебный автобус, который стоял во дворе ресторана. Около автобуса какой-то парень в белой рубашке удивленно спросил у меня кто я такой.

– Брат невесты, – машинально ответил я почему-то, отстраняя парня и поднимаясь в автобус.

В автобусе было полно народа и многие с удивлением меня разглядывали. Одна полная женщина была уже в годах и сидела, занимая сразу два сиденья.

– Где ты такого кавалера достала? – приставала она, к моей подруге трясясь от смеха. Девушка гордо отвела меня в конец автобуса. Она вручила мне большой букет цветов и громадный пакет с какими-то продуктами.

– Жди меня здесь, – велела она.

Девушка вернулась довольно скоро, успев где-то переодеться и, похоже, убавить макияжа. Сейчас моя подружка была в простеньком ситцевом платьице. Я впервые посмотрел на неё с критической точки зрения. Волосы она чем-то стянула на затылке, обнажив при этом довольно крупные уши на как бы слегка приплюснутой с боков голове.

– Поедем на машине, – сообщила девушка, и мы покинули автобус.

На улице уже начало смеркаться. Легковая машина стояла неподалеку в паре десятков метров. В машине кроме водителя никого не было. Мы сели на заднее сиденье и стали ждать. Должен был кто-то прийти, кажется, её сестра.

Вскоре мою подругу начало мутить. Выругавшись сдавленным голосом, она открыла дверцу машины и наклонилась. Её буквально вывернуло наизнанку. Всё это сопровождалось такими грубыми «мужицкими» звуками, что я непроизвольно поёжился. Желая как-то поддержать, я положил руку на плечо подруге, но сразу убрал. Её плечо оказалось каким-то костлявым и холодным.

Случайно посмотрев в окно, я увидел, что от автобуса к нам направляется небольшая процессия. Впереди шел высокий молодой мужчина и задумчиво постукивал кулаком о ладонь. Рядом бежал парень недавно встретивший меня у автобуса. Он всё время забегал вперед оборачивался и отчаянно жестикулировал. Сзади подтягивались ещё несколько человек. Все они были в белых или светлых рубашках.

Я понял что это, скорее всего за мной.

«Надо было, не поленится, и придумать «легенду» попроще, чем столь близкий родственник невесты!», – с запоздалым сожалением подумал я.

Обернувшись на шум, я увидел, что моя подруга достала, откуда-то большую канистру и уже открутила крышку. Она тут же принялась шумно полоскать рот и горло, временами громко икая и обливаясь водой.

Быстро повернувшись обратно к окну, я вдруг увидел моих дорогих и любимых друзей. Никогда прежде их появление не вызывало у меня такой радости! Они уже оттеснили свадебную компанию и обступили машину. Расплющивая носы о стекла, и заслоняясь от света фонарей ладонями, мои милые друзья заглядывали в машину. Наконец один из них увидел меня.

– Вот он сидит. Он здесь, – раздался его радостный крик.

Я опустил стекло.

– Ты куда собрался? – наперебой спрашивали у меня друзья.

– На свадьбу, – упрямо ответил я.

– А про концерт ты уже забыл?

Про концерт я помнил и потянулся к дверной ручке.

– Решай. Решай сейчас, – сказала вдруг моя подружка грубым и хриплым почти мужским голосом.

Я пробормотал какие-то извинения, пообещал позвонить и полез из машины. Вслед мне понеслись такие грубые ругательства, каких я никак не ожидал услышать от столь милого прежде создания. Потом дверца громко захлопнулась, и всё стихло.

На улице уже совсем стемнело и мы всей компанией двинулись в путь.

– Как её звать то хоть? – спросил у меня кто-то из друзей. Все остановились и посмотрели на меня. Я тоже остановился и вдруг понял, что не помню имени своей подружки.

Никто этому особенно не удивился, и мы пошли дальше.

Впереди шел Антон. При своём почти двухметровом росте Антон был очень чутким и внимательным человеком. Мы с ним учились в институте на вечернем факультете. Почему-то мы с Антоном гораздо чаще встречались в ресторанах и на вечеринках чем на лекциях. Мы шумно радовались при каждой новой встрече и не задумывались о причинах и возможных последствиях такого парадокса.

Антон познакомился в ресторане с девушкой и теперь захватил её с собой. Он вёл её за руку. Девушка поминутно спотыкалась, останавливалась и поправляла туфли. Наконец Антону это надоело. Он подхватил её на руки и понес. Теперь, когда Антон спотыкался или пошатывался, она громко визжала.

Ночью машин не было, и мы шли по самой середине улицы. Кто-то оглушительно свистел кто-то просто орал. Было очень весело.

Не так давно начались восьмидесятые годы, но уже стирался из памяти образ олимпийского мишки. Нам было по двадцать лет, и жизнь впереди представлялась бесконечным собранием весёлых приключений. Всё было замечательно.

Петр жил на другом конце города. Постепенно наша компания редела. Потом мы остались втроём и, наконец, Петр привел меня и Василия к себе. Усадив нас в комнате за стол, он первым делом поставил пластинку с песнями Утесова. Последнее время Пётр любил её слушать. Потом он достал из холодильника бутылку водки что-то из закуски и принялся готовить постели. Мы с Василием послушали песню – «Всё хорошо прекрасная маркиза». Я слышал её раньше и сейчас нашел очень остроумной. После того как мы выпили по второй, я признался Василию в своих тайных помыслах и сомнениях.

– Когда мы учились в школе, у меня никогда не было любимого литературного героя, которому я хотел бы подражать. И в кино такого героя тоже не было, – говорил я в полголоса.

– Но когда я посмотрел фильм «Семнадцать мгновений весны», то понял что хочу быть похожим на «Штирлица». Только на него, – сказал я.

Вася слушал и кивал головой, одобряя мой выбор.

– Да ты уже сейчас почти такой же, – сказал он вдруг с оттенком восхищения в голосе.

– Ну что ты говоришь, – скромно возразил я, потупившись, весьма при этом польщенный.

Наиболее практичной частью своего сознания я понимал, что я такой же, как все. По крайней мере, почти такой же. Однако в двадцать лет это не хочется принимать за основу. 

Наконец собравшись со сбившимися мыслями, я продолжил исповедь.

– Опасаюсь, что под влиянием жизненных обстоятельств я могу стать похожим не на «Штирлица», а на какого-нибудь «Мюллера», – последнее слово я почти выкрикнул, завершая свою мысль и качнувшись вперед.

Василий вздрогнул, а Петр попросил вести себя потише.

– Как ты думаешь, грозит ли мне такая опасность? – тихо спросил я у Васи.

Он как-то очень быстро откинулся на спинку стула, опустил голову и задумался. Василий думал так долго, что я почувствовал обиду.

« Неужели мои дела так плохи?» – забеспокоился я.

Подошел Пётр.

– Что ты на него смотришь? Он уже давно спит, – сказал Пётр.

Действительно Василий ровно посапывал, а глаза у него были закрыты. Мы отнесли его на кровать и стали укладываться сами. Завтра нужно было рано вставать. Закрыв глаза, я некоторое время боролся с начавшимся вдруг головокружением, но вскоре крепко заснул.

 

Утром меня разбудило громкое шипение. Я попытался отгородиться от него, укрывшись одеялом с головой. Это мне не удалось. Пришлось посмотреть, что же всё-таки происходит. Оказалось, что Петр утюжит свой костюм. Повалявшись ещё немного в постели, я к нему присоединился.

Тогда я повсюду носил костюм из темно-синей шерстяной ткани с «рубчиком», так называемого «Бостона». Стоимость костюма, включая пошив в ателье, в итоге заметно превысила мой месячный заработок. Но зато я всегда чувствовал себя хорошо одетым.

Когда мы привели себя в порядок, Петр быстро собрал на стол. Я привык, никогда не опохмеляться и наблюдал со стороны как сонные глазки Петра и Василия постепенно приобретали весёлый блеск.

Потом мы без приключений добрались до вокзала и сели на поезд. На вокзале мы встретили множество знакомых, которые, так же как и мы отправились на концерт.

В программу нашего путешествия входили обед и ужин в ресторане. Туда мы и отправились, как только поезд прибыл на станцию назначения. Как известно днем в ресторанах ничего интересного не происходит. Правда, я там, впервые в жизни увидел автомат для проигрывания пластинок, но он не работал.

Наконец мы отправились к концертному залу, с трудом ориентируясь в незнакомом городе по названиям улиц. Василий всё время молчал и был явно подавлен. Наша компания сильно разрослась и мы с ним шли в самом конце процессии.

– Сейчас в этом городе в это самое время выходит замуж моя невеста, – сказал вдруг Василий. – Я приехал сюда только из-за этого, а не на концерт.

– Хотел бы я побывать на этой свадьбе и посмотреть невесте в глаза, но не смог узнать адрес. Если хорошенько подумать адрес, наверное, можно как-нибудь найти? – спросил Василий и с надеждой посмотрел на меня.

Некоторое время я потрясенно молчал, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами и разбегающимися мыслями. Я видел несколько раз подругу Василия. Она действительно была красива и очень мила. Я вполне понимал и одобрял его выбор. Друзья поговаривали, что Вася слишком нежно и бережно относился к своей подруге. Я считал, что это в порядке вещей. И сейчас я был уверен, что нет вины Василия в том, что подруга не дождалась его из армии.

Совсем банальная история, но не в этот раз. Любая история перестаёт быть банальной, когда случается с тобой или с твоим другом.

Я вспомнил, как впервые встретил Василия возвратившегося со службы в армии. На мой вопрос о его подружке он легко махнул рукой, – а, не дождалась, – и мы заговорили о чём-то другом. Тогда я и подумать не мог, насколько глубоко Василий переживает. Сейчас я очень хотел ему помочь, но не знал как. Только одно я понимал ясно, – на эту свадьбу Василию ходить не надо. В крайнем случае, я решил пойти вместе с ним.

– По моему тебе это совсем не нужно, – наконец сказал я.

Василий промолчал.

– Вообще-то в этом городе у нас практически нет знакомых, – продолжил я более деловитым тоном.

Василий утвердительно кивнул головой.

– Если ты сильно настаиваешь, мы можем вместо концерта сходить на почту и попытаться обзвонить кого-нибудь из знакомых по «межгороду». А ты, наверное, знаешь, кому лучше позвонить, – продолжил я.

– Но если хочешь знать моё мнение – не стоит оно того, – заключил я. – Помнишь песню Юрия Антонова: «Новая встреча лучшее средство от одиночества»? По-моему замечательно сказано.

Я продолжал рассуждать в том же духе, но Василий меня прервал.

– А я всё понимаю, – сказал он просто.

– Умом понимаю, а забыть никак не могу, – добавил Василий и опять замолчал.

Оказалось, что мы уже добрались до концертного зала. Я надеялся, что Васе будет лучше хотя бы, оттого, что мы с ним поговорили.

Мы едва успели найти свои места и сесть, как в зале погас свет. Я весь обратился во внимание. Андрей Макаревич с группой «Машина времени» давно были для меня живой легендой. Я не был обманут в своих ожиданиях. С первых же звуков  концерт так меня захватил, что я потерял счет времени. Один раз я повернулся для того, что бы поделиться с Василием впечатлениями. Оказалось, что он крепко спит, удобно откинувшись в кресле. Мне было жаль, что Вася пропускает такой концерт, но я не стал его будить.

После концерта мы, как и планировали, отправились поужинать в ресторан. До поезда было ещё много времени. Позднее шли ещё несколько поездов, и вопросы, связанные с отъездом нас нисколько не волновали. Нас собралась довольно большая компания более десяти человек. Некоторых знакомых своих друзей я не видел прежде, но большинство ребят знал. В ресторане мы заняли один длинный стол. Сели мы, разбившись на группы и компании. Музыканты почему-то долго не играли. Обстановка была какой-то унылой но после нескольких тостов всё встало на свои места. Началась обычная ресторанная суматоха.

Я вспомнил, как однажды просидел в ресторане весь вечер, оставаясь совершенно трезвым. Не помню уже, по какой причине я тогда не пил. Вскоре меня неприятно поразило обилие пьяных и ничего не соображающих людей. Они бродили, прыгали и отплясывали в пропитанной табачным дымом полутьме. Люди что-то орали друг другу, стараясь перекричать грохочущую музыку, в которой я с трудом улавливал мотив. А потом ближе к концу вечера всё стало ещё хуже. В общем, было противно и скучно.

Тогда я решил никогда больше не сидеть в ресторане трезвым. О том, каким сам при этом становлюсь, я старался не думать.

Сейчас я был в полном порядке, и соответственно всё вокруг тоже. За нашим столом остались сидеть лишь несколько человек. Остальные куда-то разбрелись. Я осмотрел зал и увидел, как у эстрады раскрасневшийся Василий бойко отплясывает со смазливой блондинкой. Решив покурить и проветриться, я отправился на улицу. Оказалось, что ещё светло, но на город начали опускаться сумерки.

После дальнейших  тостов и обильных возлияний один из наших новых друзей заявил, что ему не нравиться этот ресторан. Парень утверждал, что знает местечко получше. Он и раньше поднимал этот вопрос, но сейчас многие его поддержали. Мои друзья начали собираться, принялись рассчитываться с официантом, и я к ним присоединился.

Я совершенно не запомнил тот другой ресторан. Говорили, что он оказался ещё хуже первого, но я ничего не мог сказать по этому поводу.

Потом были перрон ночь и с грохотом проходящие мимо составы. Наша компания распалась на маленькие группы и каждая добиралась домой разными поездами и другими всевозможными способами. Нас снова осталось четверо и мы с минуты на минуту ждали прибытия нашего поезда.

Поднявшись в вагон, мы обосновались в тамбуре. У кого-то нашлась выпивка у кого-то сигареты, и даже карты. Проводник плотный мужчина постарше нас часто ходил взад вперед по вагону и хлопал дверьми. Он угрюмо на нас поглядывал, но молчал. Когда же мы попросили у него спичек и стакан, он взорвался. Он кричал, что мы мешаем, ему работать и должны освободить тамбур и что-то ещё в том же духе.

Я подошёл к двери на улицу, которую проводник почему-то не закрыл. В полной темноте проносились какие-то огни, приятно тянуло прохладой.

За спиной продолжал шуметь проводник, а я крепко ухватился за поручни обоими руками. Потом, качнувшись, я выбросил своё тело из вагона, выпрямив туловище. Через мгновение я, подтянувшись на руках, вернул себя обратно в вагон и отошел от двери. Этому трюку меня научил один из старых друзей, когда мы ещё школьниками путешествовали на товарных поездах. Ездили мы недалеко в пределах области. Оказалось, что товарные поезда могут надолго останавливаться в самых неожиданных местах и доставлять нас к цели гораздо дольше пассажирских. На больших станциях нас высматривали, что бы поймать и ссадить. В общем, это занятие нам скоро наскучило.

Между тем проводник определенно побледнел. Он тут же торопливо, но тщательно запер дверь. В тамбуре стало тише и как будто уютнее. Проверив ещё раз запор, проводник повернулся к нам.

– Ребята пейте, курите, делайте все, что хотите, но к дверям, пожалуйста, больше не подходите, – попросил он. Конечно, мы заверили проводника, что к дверям больше не подойдем. Когда проводник ушел, Петр меня немного пожурил, и я с ним искренне согласился. Никогда и никому не советую повторять подобные трюки.

Через некоторое время проводник принес нам спички. Стакана мы так и не дождались и допивали бутылку, мягко говоря, прямо из горлышка.

Антон вспомнил свою подругу, которую вчера ночью нёс из ресторана на руках. Он  пожаловался, что они договорились встретиться в следующее воскресенье в три часа дня, но при этом забыли договориться о месте встречи. Нам оставалось только посочувствовать. Я сказал, что если уж выбирать что-то одно, то возможно перспективнее было бы назначить место встречи, а не время. Туда можно было бы иногда наведываться или вообще разбивать там что-то вроде временного лагеря. Друзья меня упрекнули в излишней сентиментальности, потому что проще познакомиться с другой девушкой.

Петр принялся рассказывать как кому-то недавно «выдал прямо в торец». В то время  это было одним из его любимых выражений.

– Что это за «торец»? –  простодушно поинтересовался Василий. Петр усмехнулся и предъявил ему свой внушительный кулак. Потом он обвёл пальцем соответствующую область кулака.

– Вот это называется «торец», – назидательно сказал он и поднял вверх указательный палец. Мы расхохотались. Не знаю даже над чем, просто было весело.

За разговорами мы не заметили, как пролетела половина ночи. Почувствовав усталость, мы отправились в купе, чтобы немного поспать.

   Забравшись на полку, я смотрел в окно и размышлял. Ночные пейзажи, пролетающие за окном под стук вагонных колес, всегда вызывали у меня романтическое настроение. «А может быть для романтики это слишком слабо?», – думал я. Возможно настоящая романтика – это плеск океана за бортом и хлопанье парусов над головой? Задумавшись, я почти услышал натужный скрип мачт и крики прибрежных чаек. Или настоящая романтика это – земля, плывущая в голубом ореоле далеко внизу под ногами? А гитара? Мелодии и переборы классической гитары способны создать романтическое настроение практически в любой обстановке.

Потом мои мысли переключились в более практичное русло. Я не удосужился поинтересоваться у кого-нибудь, когда мы прибываем на свою станцию. Успею ли я заехать домой позавтракать и переодеться или с вокзала придется ехать прямо на работу?

Может быть, я опоздаю, и придется искать оправдания?

Два выходных дня пролетели как один миг. «Так вся жизнь пролетит, и не заметишь», – загрустил я.

Уже давно я начал подумывать о том, что надо прекратить бесконечные походы по ресторанам и другие подобные развлечения.

Но, когда я решил вернуться к трезвому образу жизни, оказалось что это не так просто. Достаточно было встретиться с кем-нибудь из многочисленных друзей и приятелей как эти планы забывались.  

Я ворочался на жёсткой полке в плавно покачивающемся вагоне и никак не мог заснуть. Мне было грустно. Вспомнилась девушка с пепельными волосами и первые часы нашего знакомства в ресторане. Ведь вначале всё было так хорошо. «Доведётся ли мне ещё когда-нибудь испытать сладкое чувство столь полного взаимопонимания и согласия?» – думал я. Это было только вчера, но казалось, что прошла целая вечность.

Потом мне почему-то представилась чёрная кошка Конфуция в её безнадежно тёмной комнате. «Но должна же где-нибудь быть и светлая комната?» – неожиданно подумал я с таким отчаянием, что на время очнулся от дремоты. Но размеренный стук вагонных колёс действовал усыпляющее и, наконец,  сделал своё дело. Я  пытался размышлять, но мысли уже ускользали и разбегались.

«Трудно будет найти неизвестную девушку в незнакомом городе, особенно если её там нет», – подумал я, уже засыпая.

Надежды

рассказ

День рождения у Вадика определённо не удался. По крайней мере, таким было наше с Павлом мнение. Мы только что покинули это мероприятие и теперь вдумчиво и не торопясь, обсуждали его недостатки.

Вадику исполнилось двадцать четыре года, и он был старше нас. Процессом праздника управляли его родители. Надо отдать им должное, действовали родители мягко, но решительно.

– Ну, теперь, давайте по «последней», – совершенно неожиданно заявила мама Вадика. – Вадиму утром на работу и ему нужно отдохнуть.

Короче мы с Пашей и не заметили, как оказались на улице.

Мы шли по летнему вечернему городу и направлялись домой вместе, так как жили в одном районе. Лето кончалось, было прохладно и уже чувствовалось приближение сумерек.

– Выпивки могло бы быть и побольше, – посетовал Павел.

– Даже «гонца» не успели послать, – подхватил я.

– И девчонок было мало, –  развел руками Павел и с грустным недоумением посмотрел на меня.

Я согласился. Действительно только две девушки были одни без парней. Мы с Павлом танцевали с ними и болтали о разных пустяках. Девушки оказались совершенно неперспективными в плане проводить домой, напроситься на чашечку кофе и так далее.

– Как это тебя жена отпустила одного, – спросил я.

– Она же на восьмом месяце, ей скоро рожать, –  напомнил Павел, –  предпочитает сидеть дома.

– Понятно.

Наш путь пролегал мимо гастронома. Магазин ещё работал, и его витрины светились ярко и празднично. Мы не сговариваясь остановились.

– Предлагаю взять по «сушняку» и сходить к девчонкам в «общагу», – сказал Павел. Он рассказал, как недавно встретил одну старую знакомую, с которой не виделся несколько лет.

– Звала в гости. Ты наверняка её знаешь. Люда работала раньше в магазине недалеко от нашей остановки, – сказал Павел.

Я не смог вспомнить знакомую Павла, но согласился её навестить.

Мы вооружились двумя солидными бутылками сухого вина и двинулись по новому слегка подкорректированному маршруту. По дороге я начал испытывать некоторые сомнения и сразу поделился ими с Павлом.

– Паша, у тебя жена и считай ребёнок не то, что у меня холостого неженатого. Наверное я должен был отговорить тебя от похода в общежитие. А мне это даже в голову не пришло. Хороший же я тебе друг, –  сказал я и остановился.

Павел тоже остановился и сердито на меня посмотрел.

– Я перед тобой отчитываться не обязан. Когда женишься, сам всё поймёшь, – отрезал Павел. Мы двинулись дальше.

Мы шли по небольшому скверу, и впереди уже показалось здание общежития, когда Паше пришла в голову вполне разумная мысль.

– Нам незачем тащить в общежитие обе бутылки, тем более что вторую нам незаметно не пронести, – сказал он. Конечно, недра Пашиной джинсовой куртки имели свои пределы.

– Почему я не догадался об этом раньше? – подумал я с удивлением.

Я в то время носил темно-синий вельветовый костюм, а Павел щеголял в роскошном джинсовом костюме. Полагаю, что веяния моды начала восьмидесятых коснулись нас не сильно. Они отразились разве что на фасоне брюк.

Солнце уже село, и мы легко нашли укромную укрытую кустами скамейку. Вино было прохладным и терпким, в общем-то, неплохим.

Мы по очереди прикладывались к бутылке, курили и делились планами на будущее. Почему-то наши планы приобретали всё более комичный оттенок. Иногда мы хохотали по несколько минут подряд не в силах сказать ни слова. Где-то не вдалеке гуляла какая-то компания и временами до нас доносились взрывы смеха.

Наконец мы допили бутылку, и Павел аккуратно поставил её возле скамейки.

Я почувствовал, что в голове у меня всё сильно прояснилось. Окружающий мир обрёл замечательную чёткость, но слегка не успевал за моим взглядом и движениями головы. Я понял, что больше мне пить не следует. По крайней мере, сразу.

Павел неожиданно повернулся ко мне.

– Если бы я только точно знал, что это мой ребёнок, –  Сказал он очень серьезно. В глазах у Паши появилось, какое то новое незнакомое мне выражение. Таким серьёзным я его кажется, никогда не видел. Я даже не сразу понял, что он имеет ввиду.

– Да о чём ты говоришь? –  искренне удивился я. –  Конечно же, он твой.

Не найдя других слов я положил руку Павлу на плечо и слегка его тряхнул. Павел печально усмехнулся. Мы, не сговариваясь, поднялись со скамейки и пошли. Я старался не шататься и с простительной гордостью отметил про себя, что мне это вполне удаётся. Павел снова стал прежним и весело шутил.  

Мой замечательный друг Пашка всегда был жизнерадостным и предприимчивым, отчаянным и упрямым. Но теперь я понял, что в жизни у моего друга всё было, не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Не прошло и года как мы с Павлом вернулись со службы в армии. Тем не менее, я был бесконечно далек от того, что бы делать какие-либо вычисления относительно Пашиного ребёнка.

Уже опустились серые сумерки, когда мы, наконец, достигли цели своего путешествия и поднялись на широкое крыльцо.

В общежитие нас не пустили.

Видимо мы с первого взгляда не понравились вахтерше – полной  и пожилой женщине. Едва увидев нас на пороге, она моментально выбралась из-за стола и загородила нам дорогу.

– Уходите, уходите сейчас милицию вызову, – сердилась она, и махала руками. Мы отступили под её неожиданным напором. Оказавшись на улице, мы с Павлом послушали, как гремят засовы на дверях и посмотрели друг на друга.

– Да чего это она, в самом деле? – удивился Паша. – Мы же вроде нормальные ещё.

– Может быть, времени уже много? – предположил я.

Заметно стемнело, но я, прислонившись к стене, попытался рассмотреть стрелки на наручных часах. Это мне не удалось. Тогда я предложил обойти общежитие вокруг и поискать другой путь. Оно размещалось в обычном четырёхэтажном здании. Нас немного «штормило» мы шутили, и было весело. Оказалось, что все окна первого этажа забраны решётками.

– Логично, – сказал я.

– Аналогично, – отозвался Пашка.

Мы уже проходили вдоль торца здания, когда увидели, что с балкона второго этажа что-то свисает почти до самой земли. Оказалось что это широкая и неровно изогнутая металлическая полоса. Мы снизу с трудом рассмотрели, что она каким-то образом крепилась к перилам. Паша подергал полосу, а потом, качаясь, повисел на ней. Полоса гремела, скрипела, но держалась. Павел, не раздумывая, полез по полосе наверх, а я сразу же последовал за  ним. Что бы не испачкать брюки я подтягивался на руках, а ноги поднял и отвел в сторону. Вспомнились уроки физкультуры.

– Руку, руку давай, – закричал кто-то Паше с балкона.

Потом кто-то протянул руку мне, а Павел крепко схватил за шиворот. Меня втащили на балкон. Оказалось, что нам с Пашей помог какой-то крепко подвыпивший парень. Он был немного старше нас и нетвердо держался на ногах.

Парень почему-то сразу проникся к нам симпатией и самыми тёплыми чувствами. Мы познакомились. Свет из коридора общежития, проникая через зеленоватое рифленое стекло балконной двери, отбрасывал глубокие тени. Я с трудом различал лицо парня.

– Меня здесь все знают, обращайтесь ко мне, я вам всегда помогу, –  говорил наш новый знакомый. Мы с Пашей растрогались и долго по очереди жали и трясли ему руку. На прощанье мы обнимались и заверяли друг друга в вечной дружбе.

– Встречаются же иногда хорошие люди, – сказал Павел, когда мы уже попрощались с нашим новым другом и зашли в коридор.  

Знакомая Паши жила как раз на втором этаже, и мы сразу отправились к её двери. Нам никто не открыл. Тогда мы пошли по коридору и начали стучаться во все двери подряд. Наконец одна дверь открылась, и мы увидели невысокую хрупкую девушку. Она была очень мила. Даже очки с большими линзами в тонкой оправе её совсем не портили, а только украшали. Девушка поведала нам, что Люда ушла с подругами в кино и возможно скоро вернётся.

– Можно мы подождем? –  спросил Павел.

Девушка посторонилась, и мы вошли в комнату.

За большим столом, придвинутым к самому окну, сидела ещё одна девушка и что-то шила. Она подняла голову, посмотрела на нас, и я увидел её большие темные глаза. Девушка аккуратно откусила нитку и положила шитьё на кровать у себя за спиной. На первый взгляд она выглядела вполне заурядно. Позднее присмотревшись, я понял, что она по-своему красива. Это была нестандартная и не «кукольная» красота, а красота, которая берёт за душу стоит только её рассмотреть.

– Меня зовут Тамара, – представилась девушка, открывшая нам дверь.

Мы познакомились. Девушку сидевшую за столом звали Ольга.

– Чай будете пить? –  спросила Тамара.

– Берите стулья присаживайтесь к столу, – сказала она.

– Не откажусь, – ответил я.

– Аналогично, – пробасил Павел.

Девушки рассмеялись, и мы уселись за стол.

Павел расположился поближе к Тамаре, которая сидела за столом около открытого окна. Он часто посматривал на Тамару и она, кажется, немного смутилась.

Я осмотрелся. Пустые стены прямоугольной комнаты были оклеены простенькими обоями. У одной из стен темнел  потёртый трёхстворчатый шкаф. По углам комнаты стояли четыре аккуратно заправленные кровати.

– Все разъехались мы вдвоём остались, сказала Тамара, проследив мой взгляд. Ольга тем временем поставила электрический чайник и собирала на стол. Появилась ваза с печеньем потом чашки с блюдцами. Я любовался грациозными движениями Ольги.

– Ну что вы всё молчите, расскажите чего-нибудь, – попросила Тамара.

– Да мы ничего и не знаем, –  сказал Павел. – По крайней мере, хорошего.

– Нехорошего нам не надо стихотворение хотя бы расскажите, – потребовала Тамара и легонько хлопнула по столу ладошкой.

– «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…», – начал я первое, пришедшее в голову стихотворение. Прочитав четыре строчки, я запнулся, вспоминая продолжение.

– «Нас водила молодость. В сабельный поход, Нас бросала молодость. На кронштадтский лед…», –  Выдал вдруг Павел и стукнул кулаком по столу. Зазвенела посуда.

– Тише ты, – рассмеялась Тамара. Она прикрыла смеющий рот ладошкой и ткнула Павла кулачком в бок.

– А у вас есть любимое стихотворение? – спросила у меня Ольга, разливая чай по чашкам. Я на мгновение задумался.

– Трудно сказать, – честно признался я. –  Любимых стихотворений у меня несколько и иногда добавляются новые. Вот, например мне очень нравиться «безглагольное» стихотворение Фета.

– «Шепот, робкое дыханье. Трели соловья, Серебро и колыханье Сонного ручья…», –  начал я и прочёл всё стихотворение.

Это замечательное стихотворение даже в моём неуклюжем исполнении произвело эффект. На время воцарилась тишина, которую вскоре нарушил Павел.

– Ничего не знаю хуже одиночества, – сказал он вдруг.

Потом я с удивлением услышал, как невыносимо Павлу находиться одному в пустой и холодной квартире. Как он вечерами выходит на улицу и идет, куда глаза глядят.

– Какой-то ты лохматый и всклокоченный, сказала Тамара, когда он замолчал, и попыталась пригладить непослушную прядь на голове у Павла.

Мы с Ольгой пили чай, и я незаметно её разглядывал. У неё было несколько длинноватое лицо и густые чёрные брови. Благодаря большим и тёплым карим глазам она выглядела очень привлекательно.

– Будет ли что-нибудь кроме чая? – негромко спросил я.

– Это от вас зависит. От того, как вы себя поведёте, – сказала она и мило потупила взор.

Я осторожно накрыл её руку своей ладонью. Её нежная и горячая рука чуть заметно вздрогнула, но осталась на месте. Это было восхитительно, и я слегка сжал пальцы.

Тем временем Тамара уже достала, откуда-то большую массажную расческу и принялась причесывать Павла. Он прикрыл глаза, и казалось что сейчас как кот замурлыкает от удовольствия. Иногда Павел пытался обнять Тамару за талию.

– Какой же ты противный не можешь минуты посидеть спокойно, – смеялась она и шлёпала Павла ладошкой по рукам.

– А ты давно знаешь Люду? – спросила она вдруг.

– Да я её вообще не знаю… – сказал Павел, нисколько не смущаясь.

– Почти, – добавил он уже тише.

Тамара опять расхохоталась.

– Так зачем же ты тогда к ней пришел, – с трудом сквозь смех выговорила она, падая на стул.

– А я к тебе пришел, сказал Павел, – и придвинулся ближе.

Потом я вполголоса читал Ольге стихи, а Павел с Тамарой сидели на кровати шептались и хихикали. Иногда они поднимали шум, и Ольга их одергивала – Да тише вы всё общежитие на ноги поднимите. В общем, всё было замечательно.

Каким-то отдаленным краешком сознания я понимал, что эта идиллия достигнута не совсем правильными путями. Поэтому я совсем не удивился когда в дверь громко и решительно постучали.

Дверь широко распахнулась, и в комнату вошла плотная и довольно высокая женщина. Уже с порога она окинула нас строгим взглядом, и громко стуча каблуками, прошла на середину комнаты.

– Я здесь слежу за порядком, меня выбрали старостой, – заявила она.

– Кто вы такие, что вы здесь делаете и как вы вообще сюда попали? – обрушилась она на нас с Павлом. Мы с ним удивлённо переглянулись.

– У нас на этаже живут очень серьёзные ребята. Если вы сейчас же не уйдете, я их позову. Они вам всё объяснят и помогут найти выход. Они уже не раз это делали, – продолжала женщина.

Присмотревшись, я обнаружил, что она очень молода. Пожалуй, не намного старше нас с Павлом. Более того, я вспомнил, что уже не раз видел её, но не мог вспомнить где.

– А вам не жаль ваших ребят? – начал Павел.

– Мы, на каком этаже? – спросил я у него. Паша заглянул в темноту открытого окна.

– Кажется на втором, невысоко лететь, – заключил он.

– И ведь симпатичные наверно ребята? – печально вздохнул я и посмотрел на женщину.

– А может быть нам самим «сигануть» пока не поздно? – спросил у меня Пашка, округлив глаза.

– Может быть они спортсмены? Нам последнее время одни только спортсмены попадаются, – пожаловался он и развел руками.

– Из гипса не вылезаем, – подтвердил я.

По лицу женщины пробежала тень улыбки.

– Ладно, спортсмены, – сказала она уже спокойным голосом.

– Где же я вас всё-таки видела? – добавила женщина, задумчиво глядя на нас.

– Меня зовут Наталья, – наконец представилась она. Мы познакомились.

Наталья взяла стул и уселась на краешек, пододвинувшись ближе к столу.       

– Вы работаете или учитесь? – простодушно спросила она у нас с Пашей.

Мы с Павлом заулыбались, но постарались сдержать смех. Это был совсем уже «неправильный» вопрос и мы принялись, вдохновенно упражняется в остроумии. Смысл наших глубокомысленных рассуждений сводился к тому, что такие славные ребята как мы не могут заниматься столь бесполезным и бессмысленным занятием как работа. И удивительно, что кто-то может так плохо о нас подумать. А уж о том чтобы учится где-то, вообще смешно говорить.

– Да разве я похож на человека, который где-нибудь учится? – разошелся я, но осекся, встретившись глазами с Натальей.

– Она внимательно и видимо уже давно смотрела на меня. Я впервые заметил, какие у неё большие глаза. Сейчас они потемнели.

– Похож, – тихо сказала она.

Я почувствовал, что между нами что-то произошло. Как будто проскочила какая-то искорка. Я смутился и замолчал. Впервые увидев Наталью, я машинально отнес её к числу взрослых строгих и, в общем-то, недоступных для меня женщин. Теперь меня смутило её неожиданное внимание.

– Но ведь должен быть в жизни, какой-нибудь смысл. Или какая-то цель? – серьёзно спросила Наталья.

– Конечно, должен быть, – вздохнул я. – Но надеюсь, мы сейчас не начнём говорить о квартирах, машинах и дачах?

– Всё суета сует, – заявил Павел.

– А чём же мы тогда будем говорить? – поинтересовалась Наталья.

Ольга до этого задумчиво чертившая чайной ложкой по скатерти поднялась из-за стола.

– Голова болит, пойду спать, – сказала она.

Я посторонился, давая ей пройти. Ольга подошла к кровати в углу сложила покрывало и взбила подушку. Она легла, как была в тонком ситцевом платьице и с головой накрылась одеялом.

Наталья встала, включила настольную лампу и погасила лампочку под потолком. В комнате стало очень уютно. Павел немедленно достал откуда-то свою бутылку, но  Наталья отрицательно покачала головой.

– Ребята вы знаете, сколько сейчас времени? – спросила она. Я посмотрел на часы и удивился. Был первый час ночи.

– Пойдемте, я вас потихоньку выведу на улицу, – предложила Наталья.

– И не забывайте нас, заходите. Теперь знаете куда, – сказала она и посмотрела на меня.

Тамара вдруг выхватила бутылку из рук Павла. Она спрятала её под стол у окна и укрыла занавеской, которая свисала почти до самого пола.

– Может быть, хотя бы за бутылкой придешь когда-нибудь, – сказала она, и отвернулась, опустив голову. Павел растрогался и сзади нежно обнял её за хрупкие плечи.

– Конечно же, я приду, – хрипло сказал он.

Стараясь не шуметь, мы в сопровождении Натальи миновали коридор и спустились по лестнице. По вестибюлю первого этажа мы шли особенно осторожно, стараясь не потревожить строгую вахтершу. Наталья на прощание тихонько пожала мне руку, и мы с Пашей, наконец, оказались на улице.

Было прохладно и очень темно. Вдали тускло светили редкие уличные фонари. Мы шли к освещённому месту, пробуя дорогу ногами на ощупь. Я вдруг вспомнил, где видел Наталью. Она училась в кооперативном техникуме на одном факультете с сестрой Павла.

– Вспомнил, откуда мы знаем Наталью? – спросил я у Павла.

– Вспомнил, вспомнил, – пробормотал он.

В темноте Павел забрел в низкие почти по пояс кусты и теперь пытался выбраться. Наконец мы вышли на освещенную дорогу и направились домой.

– Тамара такая замечательная девушка душевная и совсем простая, – сказал Павел. – Да я таких девчонок не встречал никогда.

– Зачем я вообще женился, ты не знаешь? – спросил он вдруг у меня.

– Ну, уж не знаю, – удивился я совершенно не готовый к такому вопросу.

Потом мы вспомнили Наталью и единодушно сошлись на том, что она появилась очень некстати и испортила нам замечательный вечер, а возможно и ночь.

Всю оставшуюся часть дороги до дома Павел восхищался Тамарой и её достоинствами. Я слушал его невнимательно и думал о своём.

Перед глазами у меня стояла комната в общежитии её голые стены и нехитрое убранство. Мне вдруг стало, безумно жаль девчонок. Ведь у них не было ничего кроме этих дешёвых чашек с блюдцами и надежд.

Больших надежд!

Последний путь Ларри

рассказ

Ларри лежал в луже собственной крови, прислонившись спиной к стойке бара в непривычно безлюдном салуне. Напрягая последние силы, он перезаряжал револьвер.

Салун опустел, как только Ларри ввалился туда, отстреливаясь от банды контрабандистов. Его скуластое загорелое лицо отражало упрямство и сосредоточенность, но в потемневших глазах можно было прочесть понимание того, что сейчас его дела плохи как никогда прежде. Из-под копны густых светлых волос стекали ручейки пота и заливали глаза, но вытереть лицо не было времени. В окне мелькнула осторожная тень, и он, машинально не целясь, выпустил туда несколько пуль. Раздался звон разбитого стекла, тень исчезла, а зал наполнился едким пороховым дымом.

Эти шакалы всё ещё боялись его, даже смертельно раненого, и Ларри усмехнулся, тут же скривившись от боли.

Перевязывать кровавое месиво раны в боку уже не имело смысла, долгие годы службы шерифом научили его разбираться в таких вещах. Но жизнь, пусть и быстро угасающую, следовало продать подороже, и Ларри борясь с головокружением и приступами тошноты, туго перетянул рваную рану остатками рубашки.

Угасающий взгляд Ларри тоскливо скользнул по лестнице на второй этаж, куда ему уже не доведется подняться, и остановился на неприметной дверце. Там, в кладовке под лестницей, хозяин салуна неизменно и вопреки предписаниям шерифа хранил солидный, если не сказать больше, запас динамита. Сейчас это было как раз то, что нужно, и Ларри, преодолевая нарастающую дурноту и силясь не потерять сознание, оценил расстояние, которое ему предстояло преодолеть.

Часто останавливаясь и стараясь держать в поле зрения окна и двери, Ларри ползком двинулся в свой последний путь.

Когда израненный шериф всё же добрался до лестницы, ему показалось, что прошла целая вечность, а его маршрут отметила широкая кровавая полоса. Дважды ему пришлось останавливаться и стрелять по окнам и двери, отгоняя осмелевших бандитов.

Наконец Ларри дополз до дверцы под лестницей и заглянул в кладовку. Вполне удовлетворённый увиденным, он решил пока не стрелять в динамит. Следовало выбрать более подходящее время для взрыва.

«Теперь пусть заходят, пусть все заходят, – мрачно размышлял Ларри, – только бы не потерять сознание». Перед его мысленным взором внезапно всплыло испуганное лицо Стива – хозяина салуна. Потом Стив безвольно развёл руками, и Лари, уже путая реальность с фантазиями, почувствовал раздражение.

Хотя Ларри и дружил со Стивом, ему всегда не нравилась его бесхарактерность и какое-то ленивое упрямство.

Тем временем в окружающем мире что-то происходило. Медленно, но неуклонно надвигались неуловимые пока перемены. Вскоре Ларри услышал, а точнее почувствовал всем своим распластанным на неровном дощатом полу телом, ровный гул.

Усиливаясь, гул казалось, приближался и постепенно распадался на отдельные звуки. «Кавалерия» – успел подумать Ларри, проваливаясь в небытие.

Капитан Дэвид мчался по прерии во весь опор, слившись со своим чёрным, как уголь, скакуном почти в одно целое. Он возглавлял роту кавалеристов регулярной армии и чувствовал у себя за спиной могучую силу.

Капитан гордился этой силой, так как если бы она была его собственной. Да и вряд ли бы нашелся человек готовый это оспаривать.

Конная разведка доложила, что в городок вошла большая шайка контрабандистов, давно доставляющая всем неприятности. В основном банда промышляла наркотиками, но на её счету было немало разных преступлений совершённых ради наживы.

Очевидно, бандиты кого-то преследовали и поэтому сильно отклонились от обычного и почти безопасного для них маршрута. Ещё Дэвид знал, что тот, кого догоняли контрабандисты, выследил их с высокой, господствующей над местностью возвышенности. Но при этом он и сам не остался незамеченным. Об этом разведчикам рассказали многочисленные следы неравного боя и разбитая подзорная труба, найденная на холме.

Кавалерийский рейд не был запланирован заранее, сборы были слишком поспешны, и капитан боялся спугнуть неожиданную удачу. Машинально покусывая кончик длинного черного уса, он торопил коня и перебирал в уме возможные варианты предстоящей операции.

Влетая на окраину городка, Капитан услышал отдаленные выстрелы, прозвучавшие со стороны салуна, и придержал коня. Тот, взвившись на дыбы, развернулся к кавалеристам, и Дэвид увидел синие мундиры многочисленных всадников в облаках пыли, поднятой сотнями копыт.

Теперь капитан Дэвид уже не сомневался, что сегодня, наконец, покончит с неуловимой бандой, и немедленно принялся отдавать приказания.

Несколько недель спустя салун всё ещё хранил следы недавнего боя, но в целом был таким же, как и прежде. Его хозяин Стив и выздоравливающий, но еще слабый, Ларри сидели за столом и неторопливо беседовали. Круглолицый и розовощёкий Стив в очередной раз наполнил стаканы и, сморщив добродушное лицо, оценивающе посмотрел на быстро пустеющую бутыль виски. Когда они выпили, Ларри облокотился на стол и постарался занять более удобную позу. Из-под расстегнутого ворота его рубашки виднелись бинты. Ларри сел, неловко вытянув ногу, но в целом он выглядел уже неплохо.

Их компанию только что покинул капитан Дэвид, и в воздухе ещё ощущался крепкий аромат табака его трубки. Капитан получил новое назначение и отправлялся со своей ротой в отдалённый форт. Он заходил попрощаться и по обыкновению задержался, рассказывая о всевозможных превратностях военной службы.

Дэвид был очень энергичен, производил много шума, и сразу после его ухода Ларри понял, что уже скучает о нём.

– Доктор сказал, что скоро разрешит тебе отправиться со мной на рыбалку, – сказал Стив. – Как ты на это смотришь?

– Знаю я твои рыбалки, Стив. Пока не избавишься от динамита, я с тобой никуда не поеду, – хмуро сказал Ларри. – Ну, как тебе ещё объяснять, что хранить его здесь очень опасно?

Немного ленивый и нерасторопный Стив пользовался расположением Ларри и никогда не спешил выполнять даже важные указания. Но на этот раз ему было чем похвастать.

– Нет у меня больше динамита, Ларри, – сказал Стив, и на его лице засветилась довольная улыбка. – Когда армейские доктора, посовещавшись, всё-таки взялись тебя штопать, я ходил, не зная, чем себя занять. А потом предложил динамит военным. Объяснил, что мне негде его хранить.

– И что же военные?

– Удивились – откуда и зачем у меня столько, но охотно всё взяли.

Стив наклонил голову и лукаво посмотрел на Ларри.

– Поверить не могу, с какой лёгкостью ты тогда решил судьбу моего заведения, – проговорил он. – А ведь это единственный источник дохода для меня и моей многочисленной семьи.

– Знаешь, когда я полз по твоему заведению к этому чёртову динамиту, я был уверен, что это мой последний путь, – сказал Ларри дрогнувшим голосом и закашлялся.

Стив, стараясь скрыть волнение, принялся наполнять стаканы и придвинул к Ларри тарелку с закуской. Ему было непривычно и больно видеть такого сильного человека, как Ларри, тяжело раненым и ослабевшим. И Стив очень надеялся, что тот скоро придет в норму.

За долгие годы Стив незаметно для себя привык к несколько грубоватой опеке со стороны Лари. Он этого не осознавал и воспринимал всё как должное. Вместе с Ларри легко принимались сложные решения и разъяснялись запутанные вопросы. Но как раз в очень непростое для него время на протяжение долгих недель Стив был предоставлен самому себе. На него свалилось множество проблем, и разбираться с ними пришлось в одиночку. Это наложило на Стива неизгладимый отпечаток, и он начал понимать, что уже никогда не сможет быть столь беззаботным, как прежде.

«Я должен во что бы то ни стало поставить этого парня на ноги, – подумал Стив, – и если понадобиться, я буду нежным, как заботливая мамаша и твёрдым, как гранитная скала. Он того стоит». Взгляд Стива обрёл непривычную для него твердость, а действия, да и сами движения, стали скупыми и расчётливыми.

– Всем нам когда-нибудь предстоит отправиться в последний путь, – медленно произнёс Стив, тщательно подбирая слова. – И тебе и мне. Но не сейчас, Ларри, ещё не сейчас…

Ночная прогулка

рассказ

Вечеринка затянулась почти до полуночи, и Кевин вызвался проводить Нэнси домой. В августе быстро темнело, а девушка жила на самой окраине городка.

Нэнси, опустив голову, потупила тёмные и слегка раскосые глаза. Волна каштановых волос на миг почти скрыла её симпатичное овальное личико. Наконец, девушка пробормотала едва различимые слова согласия, и Кевин с трудом сдержал радостную улыбку. Скрывая смущение, он стал сердечно прощаться с хозяевами. Девушка нравилась Кевину, и ему очень хотелось познакомиться с ней поближе. Надевая куртку, он бросил в зеркало быстрый взгляд и с удовлетворением отметил, как едва пробивающиеся усики красиво оттеняют его узкое и одухотворённое лицо.

Воспитанный в сугубо пуританских традициях, Кевин больше привык к общению с книгами, чем с людьми, и нечасто посещал увеселительные мероприятия. Его отец, всю жизнь проработавший рядовым офисным служащим в их маленьком городке новой Англии, желал Кевину лучшей участи и с детства приучал сына к дисциплине. Но сейчас Кевин не задумывался об этом, он гордился количеством выпитого сегодня вина и чувствовал себя почти бунтарем.

Нэнси в отличие от своего провожатого была совершенно трезва. Она не брала в рот ни капли спиртного, с тех пор как на школьном выпускном вечере напилась и подралась с королевой бала. На другой день подруги, пряча глаза и хихикая, рассказали Нэнси, как она орала, срывая с головы девушки корону и таская её за волосы. Но подруги наотрез отказались воспроизвести ругательства, которые самозабвенно выкрикивала Нэнси. Сама же она совершенно не помнила завершения этого вечера.

В конце концов Нэнси решила, что видимо, употребила крепкие выражения из обширного репертуара отца. Возвратившись с ночной попойки, отец неизменно повторял его, дополняя различными вариациями. Высказывания и замечания рассерженной матери были в таких случаях ещё более суровыми и замысловатыми, но Нэнси надеялась, что не воспользовалась ими. Просто из чисто физиологических соображений они были практически неприменимы к женщине.

Бедняга Кевин ничего этого не знал. Минуло уже больше года, как он окончил школу с медалью. Поступив в колледж, юноша почувствовал себя взрослым и принципиально не интересовался школьными делами своих знакомых.

Восхищённый красотой и скромностью молчаливой девушки, Кевин пытался поразить её воображение. Они неторопливо шли по тихим безлюдным улицам, и юноша рассказывал о себе, своих планах на будущее и недавно прочитанных книгах. Нэнси внимательно слушала, но на вопросы о себе отвечала односложно и только задумчиво покусывала сорванную где-то по дороге травинку. Мать Нэнси работала прачкой, а отец служил обходчиком на железной дороге. Девушка понимала, что особенности жизни её семьи вряд ли составят интересную тему для беседы.

Иногда они проходили плохо освещённые места, и Нэнси ненадолго брала юношу под руку. Кевин замирал от восторга, чувствуя прикосновения упругой девичьей груди и нежных, но сильных пальчиков. В то же время он осознал, насколько хрупкой и беззащитной была девушка, и впервые в жизни почувствовал ответственность за благополучие другого человека. Это открытие придало Кевину смелости, и он почувствовал какую-то бесшабашную уверенность в себе и своих силах.

Юноша даже не заметил, как они прошли почти весь путь. Только увидев за невысоким забором одинокий дом, поблескивающий большими тёмными окнами, Кевин понял, что их путешествие подошло к концу.

Неровный свет фонаря нарисовал перед ними тени и Кевин обратил внимание на их различие и расстояние между ними. У Нэнси даже тень имела округлые линии, в которых угадывалась женщина. В отличие от более длинной и угловатой тени Кевина. Он медленно повел рукой, и тени соприкоснулись. Кевин почувствовал обволакивающий жар разгоряченного тела девушки, её дурманящий запах и удары своего быстро заколотившегося сердца. Нэнси вежливым, но настойчивым движением сразу же отвела его руку, и юноша не сопротивлялся.

Кевин не хотел, чтобы Нэнси подумала, что он такой же, бездушный искатель приключений, как многие его приятели. Ведь он совсем не такой как другие, у него острый ум и тонкая, чувствительная душа. Почему-то Кевин не сомневался, что любая девушка при близком знакомстве оценит это и признает неоспоримым преимуществом.

Недалеко от неровно выложенной кирпичом тропинки к крыльцу дремал большой, но неухоженный пруд. Его берега местами начали зарастать камышом и травой. Полная луна, обрамлённая облаками, висела низко над самым горизонтом. По спокойной, почти без ряби, поверхности пруда протянулась серебристая лунная дорожка.

Взволнованный открывшимся видом и близостью Нэнси, юноша хотел прочитать красивые стихи, но не смог припомнить ничего подходящего. Тогда он просто предложил девушке полюбоваться ночным пейзажем. Но Нэнси, сдержанно улыбнувшись, отказалась и, немного помедлив, быстро зашагала к дому. Уже на крыльце чувствуя, что Кевин продолжает на неё смотреть, она грациозно обернулась и сделала рукой прощальный жест.

Кевин возвращался домой в приподнятом настроении и полной уверенности в том, что произвёл на девушку самое благоприятное впечатление. Когда юноша думал о Нэнси, внутри поднималась горячая волна восторга, и им овладевало томление от неясных предчувствий и надежд. Кевин подумал, что, наверное, влюбился, и это открытие взволновало его ещё больше.

Несмотря на множество прочитанных книг, он никогда не задумывался о возможных различиях между страстью, лёгкой влюблённостью или чем-то большим. Кевин жалел только об одном: он забыл попросить у девушки номер телефона.

Тихонько, чтобы не разбудить родителей, пробравшись в спальню, Нэнси принялась раздражённо щелкать выключателем. Когда свет, наконец, зажёгся, она, грубо выругавшись, плюхнулась на кровать. Та только жалобно скрипнула, и Нэнси, вздохнув, начала не спеша раздеваться. Она небрежно разбрасывала по сторонам платье и чулки, испытывая всё нарастающие чувства разочарования и досады.

Этот подвыпивший и безмерно хвастливый юнец, кажется, его звали Кевин, всю дорогу раздражал её бестолковой болтовнёй. Он даже не пытался ухаживать по-настоящему, как это обычно с грубоватой настойчивостью и непреодолимым упорством делают парни. А ведь он не лишен своеобразного обаяния и мог бы рассчитывать на её благосклонность. В определённых, конечно, пределах.

На мгновение Нэнси показалось, что в её рассуждениях есть какой-то изъян, но девушка тут же забыла об этом. Она не привыкла задумываться о таких вещах, тем более, когда они противоречили привычному укладу её жизни.

Успокоившись и уже засыпая, Нэнси решила что, пожалуй, на следующей вечеринке немного выпьет. Просто для того, чтобы потом не было так скучно.

Экзамен

рассказ

В узких коридорах старинного здания института царила обычная суматоха, которая, по наблюдениям Виктора, никогда не прекращалась. Действительно, всё время какие-нибудь из десятков, если не сотен разных учебных групп слушали лекции, выполняли лабораторные работы, сдавали экзамены и зачеты или занимались другими не менее важными делами.

Также по коридорам во множестве бродили студенты, отбившиеся по каким-либо причинам от своих групп. Виктор бывал на их месте, когда в прошлом году не успел вовремя выполнить и зачесть контрольные работы и «завалил» несколько экзаменов. Он убедился насколько трудно наверстывать упущенные возможности в одиночку и теперь всеми силами старался выполнять учебный план вместе со своей группой. Так учиться было намного легче.

Теперь заканчивая второй курс уже без задолженностей, Виктор понимал, что сможет вполне успешно учиться в институте и реально его закончить. В прошлом году у него такой уверенности не было. Но предстоящий экзамен по истории КПСС его сильно беспокоил.

Аудитория, в которой начинались лекции, была поистине огромна по сравнению со многими другими, которые представляли собой лишь небольшие комнаты, оборудованные для учебы. Но свободных мест практически не было и Виктор со своим сокурсником и приятелем Петром с трудом высмотрели незанятый стол и протиснулись к нему. Более плотный и широкоплечий Петр прокладывал путь, и Виктор старался от него не отставать.

У преподавателей этого предмета был строгий подход и на установочной сессии студентам объявили, что на экзамене следует предъявлять не только зачтенную контрольную работу, но и полный конспект лекций. Следовательно, студентам пропустившим занятия можно было не беспокоиться и на экзамен не приходить. Конечно, после таких слов Виктор, как и многие его сокурсники, решил посещать все лекции и тщательно их законспектировать.

Виктора всегда больше интересовали технические дисциплины, и точные науки он предпочитал гуманитарным. Но вопреки его ожиданиям лекции оказались довольно интересными, и скучать не приходилось. Преподаватель увлеченно рассказывал, казалось бы, скучный материал, подробно и обстоятельно отвечал на вопросы. Заразившись энтузиазмом педагога, Виктор неожиданно для себя размечтался.

– Если доживём до коммунизма, у меня дома будет небольшая библиотека, где я соберу все любимые и редкие книги, которые сейчас трудно достать. Фантастику и разные другие. Руку протянул и всё... – Тихонько проговорил Виктор, наклонившись к товарищу.

– Какой же ты, всё-таки, собственник, да ты просто капиталист, – Горячо прошептал Пётр, неожиданно возмутившись. – А в библиотеку не хочешь сходить? Там всё это будет, бери и читай, чего пожелаешь. Ведь всё будет общее для всех. Тут главное принцип: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

– Пожалуй, верно, – Задумчиво протянул Виктор, уже устыдившись своего собственнического порыва.

В аудитории грохнул взрыв смеха, и приятели поняли, что за разговором пропустили что-то интересное.

– Закон как дышло, как повернул, так и вышло, – безапелляционно заявил один из студентов, чем снова вызвал смех в аудитории.

– Ну, знаете, это совсем не так, но конечно в каждой шутке есть доля истины, – улыбаясь, ответил преподаватель.

На этом первая лекция подошла к концу, и приятели удивились, как быстро пролетело время.

Прошло несколько дней и лекции по истории КПСС закончились. В ночь перед испытанием Виктор долго не мог заснуть. Он понимал, что сумел подготовиться не хуже других студентов, а возможно даже лучше, но волнение не проходило.

На экзамен запускали не больше пяти человек одновременно, и Виктор, замешкавшись, не заметил, как оказался в числе последних. Просто перед аудиторией он встретил знакомую студентку из параллельной группы, и они разговорились. Как уже давно выяснилось, у них были похожие номера студенческих билетов и соответственно один вариант контрольных работ по многим предметам. При необходимости они иногда обменивались контрольными и вообще помогали друг другу.

В коридоре было свежо, прохладно и можно было отдохнуть от летней жары. Слегка пахло мастикой для паркета и чем-то ещё, кажется цветами.

Когда Виктор, прислонившись к стене тесного коридора перед экзаменационной аудиторией, мило беседовал с девушкой, открылась дверь и показалась строгая на вид экзаменаторша. Это была плотная, невысокая, старомодно, но со вкусом одетая женщина, заметно старше бальзаковского возраста. Она выяснила, что экзамена ждут всего несколько человек, и пообещала через несколько минут их вызвать. Возвращаясь в аудиторию она бросила на Виктора и его подругу откровенно доброжелательный взгляд и скрылась с легкой полуулыбкой на лице. Виктор сначала удивился, но потом постарался представить себя и свою знакомую как бы со стороны. Вот он – худощавый, коротко подстриженный, шатен среднего роста, в темно-синем вельветовом костюме. А вот его приятельница – миловидная полноватая брюнетка что-то объясняет ему, покачивая раскрытой тетрадью. «Видимо мы хорошо соответствуем представлениям этой женщины о том, как должны выглядеть и вести себя современные студенты», – догадался Виктор.

Сдав за последние годы множество экзаменов и зачётов, он уже знал, как сложно иногда бывает тем, кто отвечает последним. Хотя идти первым тоже не всегда лучший вариант. «Надо было придти пораньше и найти возможность вызваться отвечать вторым или третьим по счёту», – размышлял Виктор с запоздалым сожалением, почти не слыша, как приятельница что-то ему втолковывает.

Наконец он попал в аудиторию, взял билет со множеством отпечатанных на машинке вопросов и занял свободное место в среднем ряду. Виктор сел подальше от преподавательского стола, который был составлен из нескольких обычных столов и традиционно накрыт алым сукном. На нём, в прозрачных вазах, красовались большие букеты красных гвоздик. Скоро Виктор вошел в особое состояние экзаменационной отрешенности, когда готовишься, ничего не замечая вокруг.

Когда же он оторвался от листов исписанной бумаги и осмотрелся, то увидел что кроме него в аудитории остались только двое студентов. Высокую, спортивно сложенную девушку он знал в лицо, но не был с ней знаком. А крепкого, приземистого и немного развязного, усатого парня из параллельной группы он хорошо знал. Однажды они жили в одной комнате в общежитии и, позже, иногда встречались в компаниях.

Виктор даже не заметил, как подошла преподаватель, которая перед этим выходила к ним в коридор, чтобы пригласить в аудиторию. Она строго спросила готов ли кто-нибудь отвечать. Виктор отрицательно помотал головой: «Ещё не совсем». Аналогично ответили и другие студенты. Виктор хотел ещё раз перечитать подготовленные ответы. Он уже по опыту знал, что хотя бы одну, или две первые фразы каждого ответа, лучше выучить наизусть. Чтобы начать отвечать с ходу и без запинки, не заглядывая в свои записи, а в идеале не заглядывать в них совсем.

– Хорошо, занимайтесь, время ещё есть, – сказала преподаватель и уже направилась, было к своему столу, но возле девушки вдруг остановилась.

– А это что у вас? – спросила она у студентки. – Крестик?

– Крестик, – тихо ответила девушка.

– Золотой?

– Золотой.

Студентка сидела рядом, через проход от Виктора. Он повернул голову и действительно увидел на шее у девушки тоненькую цепочку. Глубокий вырез декольте едва прикрывал ложбинку на груди, где уютно покоился крестик. У Виктора от этого зрелища захватило дух.

– Та-а-ак, – протянула преподаватель. – Но вы понимаете, что пришли сдавать экзамен по истории Коммунистической партии Советского Союза?

– Да.

– И вы явились в таком виде?

Девушка промолчала, но экзаменатор продолжала задавать вопросы.

– Вы комсомолка? Вы верующая и ходите в церковь? Вас крестили? – спрашивала она снова и снова на все лады.

Девушка молчала. Лицо у неё покраснело, а на лбу выступили капельки пота.

– Хорошо. Сейчас вы снимете и уберёте крестик, и мы продолжим разговор, – заявила преподаватель.

Виктор сочувствовал симпатичной студентке, попавшей в столь затруднительное положение. Он ожидал, что она немедленно снимет крестик, но та даже не пошевелилась.

– Вы понимаете, что иначе я не допущу вас к экзамену? – настаивала женщина.

Девушка сидела неподвижно, наклонившись и уставившись в парту. Терпение преподавателя кончилось.

– Я отстраняю вас от сдачи экзамена, – заявила она. – Заберите свою зачетку и освободите аудиторию.

Студентка быстро собрала сумочку, захватила пакет с книгами, и гордо вздернув подбородок, стремительно вышла.

Экзаменатор повернулась к Виктору и другому студенту.

– Я на несколько минут должна отлучиться, когда вернусь, буду принимать у вас экзамен. Времени на подготовку было достаточно, – заявила она. – А вы пока меня не будет, не шатайтесь по аудитории, а тем более, ни в коем случае её не покидайте.

Едва за женщиной закрылась дверь, товарищ Виктора вскочил на ноги.

– Пойдем, покурим, – предложил он. – Я здесь несколько часов и уже сил никаких нет.

– Слушай, я не пойду, – ответил Виктор, немного подумав. – Давай лучше потерпим, ведь совсем немного осталось. А застукают, сам понимаешь что будет…

– Нет, я всё-таки схожу перекурить, – заявил студент и быстро вышел из аудитории.

Виктор очень хотел последовать за ним, но удержался. Хотя от желания курить голова казалась пустой и легкой, и уже слегка сводило челюсти.

Парень вернулся довольно скоро и, видимо, не был никем замечен. Он снова уселся на своё место в самом конце аудитории. Пока он шёл по проходу, на давно не курившего Виктора пахнуло таким густым табачным духом, что он удивился и даже позавидовал приятелю. Не прошло и минуты, как появилась преподаватель. Товарищ Виктора поднялся с места и изъявил желание сдать экзамен, но женщина сразу уловила тяжёлый и плотный запах табака, исходивший от студента, и пришла в негодование.

– Ведь я же запретила вам покидать аудиторию в моё отсутствие? – воскликнула она.

– Да, – пробормотал студент.

– Но вы меня ослушались, вышли и накурились, так что у меня даже слов нет. Верно?

– Ну, покурил... – начал было оправдываться незадачливый студент, но договорить ему не удалось.

– Я отстраняю вас от сдачи экзамена, – заявила преподаватель. – Можете освободить аудиторию.

Всё повторилось, как и в случае с девушкой. Знакомый Виктора не торопясь, собрал книги, тетради и вышел.

Виктор остался один на один с преподавателем и понял, что подошла его очередь.

– Вы готовы? – Услышал он.

– Да.

– Ну, давайте первый вопрос, – спокойно и негромко сказала преподаватель доброжелательным тоном, совсем не тем, что разговаривала с двумя предыдущими студентами.

Виктор прочитал вслух первый вопрос и начал отвечать. Скоро заготовленные предложения кончились, и ему пришлось заглянуть в свои записи.

– Продолжайте, продолжайте, вы всё правильно говорите, – подбодрила его женщина.

Вскоре она одобрительно кивнула, предложила отвечать на следующий вопрос и попросила показать конспект. Получив тетрадь женщина принялась её листать и внимательно просматривать. Виктор уже не помнил, на какой по счету вопрос отвечал, когда преподаватель сказала:

– Хорошо, достаточно.

Она вернула конспект и взяла его зачетную книжку.

– Ну, что ж, вы были на всех лекциях, ничего не пропустили и прекрасно усвоили материал. Ставлю вам отлично. Виктор ошеломлённо смотрел, как преподаватель выводит у него в зачётке – «отлично». Это была его первая пятёрка в институте, и Виктор с трудом верил своим глазам.

Выйдя на улицу, Виктор с удовольствием почувствовал дуновения теплого летнего ветерка. Доставая на ходу сигареты, он отошел в тень густо покрытых зеленью тополей, стоящих в нескольких метрах от входа в институт.

Часто и глубоко затягиваясь, Виктор смотрел на белые облака, на идущих куда-то людей, на высокие и светлые дома. Он чувствовал, что начинает понемногу приходить в себя. Долгое внутреннее напряжение вызванное экзаменом постепенно отпускало.

Но к чувствам удовлетворения и растущего восторга примешивалось ещё какое-то неприятное и непонятное пока чувство.

Неожиданно для себя Виктор понял, что ему стыдно за свою пятёрку перед студенткой с крестиком и парнем, которых у него на глазах выгнали с экзамена. «Но ведь я перед ними ни в чём не виноват», – убеждал себя Виктор. – «У них был выбор, и они его сделали, поступив, как выяснилось, неправильно».

Но ничего не помогало. Какое-то непонятное и нелогичное чувство вины и стыда оставалось с ним и омрачало неожиданную, но он был уверен, заслуженную радость.

Журналист

рассказ

Виктор и его сокурсник Пётр вышли из института в самом замечательном расположении духа. Приятели только что сдали один из последних экзаменов шестого курса. Они решили немедленно отметить это событие в пивном баре расположенном неподалёку.

Весна была в самом разгаре, солнце отражалось в лужах и слепило глаза.

– Теперь осталось сдать госэкзамен по научному коммунизму и защитить дипломный проект, – рассуждал довольный Пётр по дороге в бар. – Всё, диплом считай в кармане.

– Диплом надо ещё написать, да и госэкзамен из-за начавшейся перестройки и ускорения будет непростой, – прагматично заметил Виктор.

– Ясно непростой, а ты как хотел? – удивился Пётр. – Но мы с тобой дошли до шестого курса. Понимаешь? Разве нас теперь что-нибудь остановит?!

– Ничто не остановит. Это точно, – весело заявил Виктор, и студенты рассмеялись.

Погода в Ленинграде всегда отличалась непредсказуемостью. Короткие дожди и солнце, быстро сменяя друг друга, по очереди хозяйничали на улицах. Блаженно щурясь от солнечных лучей, обходя лужи и перебрасываясь шутками, приятели не заметили, как дошли до бара.

Зал в заведении был небольшим. Он вмещал менее десятка длинных, в старинном стиле, покрытых лакированными досками столов. За каждым из них могло поместиться человек восемь, по четыре на скамьях с каждой стороны. В углу возвышалась массивная барная стойка, за которой хозяйничала симпатичная девушка в белоснежном переднике.

Свободных мест было немного, и Пётр сразу направился к ближайшему от входа столу, за которым сидели всего два человека.

Один из них был афроамериканцем. Его товарищ обладал более светлой, бронзового цвета кожей, рыжеватыми курчавыми волосами и такой же курчавой бородкой. Оба они были молоды, примерно одного возраста с Петром и Виктором. Рыжеватого Виктор почему-то сразу назвал про себя «полинезийцем». Хотя на самом деле, он никогда полинезийцев не видел.

– У вас свободно, мы присядем? – спросил Пётр.

– Свободно, присаживайтесь, пожалуйста, – ответил афроамериканец, с едва уловимым акцентом, на хорошем русском, и пододвинул к себе кружки и тарелки, чтобы освободить место.

Он был в модной куртке темно-красного, почти бордового цвета. Под курткой виднелась не менее модная рубашка с планкой и клапанами на карманах. Виктор подумал, что они с Петром в своих поношенных костюмах выглядят, по меньшей мере, простовато. Полинезиец был в легком костюме цвета хаки, типа «сафари». Он никак не отреагировал на происходящее и выглядел невозмутимым.

Когда приятели выпили по кружке пива и заказали ещё, Петр изъявил желание познакомиться с афроамериканцем и его товарищем.

Оказалось, что их нового знакомого зовут Роберт. Он назвал имя своего спутника, который, как выяснилось, совсем не говорил по-русски. Виктор с трудом разобрал непривычное сочетание звуков. Товарищ Роберта вел себя очень сдержанно и, за всё время пока они были в баре, не издал ни звука.

– Вот мы студенты, – сказал Пётр, кладя руку на плечо Виктора и бросая на него одобрительный взгляд. – Учимся заочно, работаем инженерами и в этом году заканчиваем институт. А вы чем занимаетесь?

– Я журналист-международник. Езжу по горячим точкам, часто бываю и подолгу живу в России, – ответил Роберт.

– Серьёзная у вас работа, – заметил Пётр.

– Да… – протянул Виктор и задумчиво покачал головой.

Он начал проникаться уважением к новому знакомому. Заинтересовавшись, приятели буквально засыпали собеседника вопросами.

Выяснилось, что Роберт родился и живёт в ФРГ, у него есть семья, свой дом и машина.

– У меня тоже есть машина, – заявил Пётр. – Когда окончу институт, пойду в отпуск и повезу родителей в путешествие по стране, по разным городам, – продолжил он, мечтательно глядя вдаль.

Виктор знал, что у Петра никакой машины нет, и он только собирается её купить. Поэтому, сначала Виктор удивился, но потом понял, что его приятель просто хочет лучше выглядеть в глазах нового знакомого. «Что ж, в этом нет ничего плохого», – размышлял Виктор. – «Тем более я знаю, что машину Пётр обязательно купит».

Вскоре приятели, заказав ещё пива, вышли покурить в вестибюль. Они расположились около пепельницы у окна напротив гардероба.

– Почему спутник Роберта ни на что не реагирует, сидит как неживой? – спросил Виктор.

– Ты что, до сих пор не понял? – удивился Пётр. – Это же слуга.

– Не может быть! – не поверил Виктор.

– Я тебе говорю. Ездит с хозяином, прислуживает, выполняет разные поручения. Считай раб! Это же капитализм! Обрати внимание, Роберт приехал не из ГДР, а из ФРГ.

Виктор задумался не в силах поверить в сказанное.

В это время к гардеробщику – худощавому человеку средних лет, подошёл мужчина и протянул деньги. Тот нисколько не смущаясь, достал бутылку водки, поставил на прилавок стопку и наполнил её до краёв. Мужчина залпом выпил, смачно крякнул и отправился в зал.

– Ты смотри, что делают, – прошептал удивлённый Виктор.

– Это они приманивают таких как ты, – тихонько ответил Пётр. – Посмотришь, тоже захочешь и раскошелишься.

– Нет, водки я не хочу, – отозвался Виктор, – тем более с пивом.

Приятели вернулись в зал и продолжили беседу с новым знакомым. Пётр поинтересовался у Роберта, насколько трудна и, наверное, даже опасна его профессия.

Тот согласился, что опасности, конечно, есть, но больше всего его утомляют сложности связанные с получением разрешения на посещение некоторых горячих точек или мест, где произошли катастрофы.

– Не пустили в Афганистан, не пустили в Чернобыль, долго не пускали на дальний восток и в Сибирь, – жаловался он. – Ведь больше всего запретов у вас в Советском Союзе.

– Но как же так? – удивился Виктор. – Ведь у нас сейчас гласность, начало перестройки. Ничто не должно замалчиваться.

К тому времени Виктор с Петром, и их новые знакомые, выпили немало пива. Разговор постепенно становился всё более откровенным.

– Здесь в России меня могут избить просто так, ни за что, за цвет кожи. И так уже бывало, – пожаловался журналист. – В разных городах по-разному, но везде есть более опасные районы, есть менее опасные.

Виктор и Петр выразили своё искренне негодование по этому поводу. Но им предстояло услышать ещё более неприятные вещи.

– Ни в одной другой стране меня не оскорбляли и не называли так грубо, как у вас в России, – заявил Роберт.

– Но, как? – машинально вырвалось у Петра.

– Вот ведь подонки, попадаются же такие люди! – Искренне возмутился Виктор, услышав ответ. Он испытал неподдельные чувства стыда и горечи за своих соотечественников.

– Что поделаешь, в каждой стране, как и в каждом коллективе, встречаются разные люди, как хорошие, так и плохие, – рассудительно заметил Пётр, стараясь сгладить неприятное впечатление. Роберт с ним согласился.

Двери, ведущие в бар из вестибюля, были сделаны наполовину из стекла молочного цвета, наполовину из дерева. Они открывались в обе стороны, как в салунах в американских вестернах.

Вдруг эти двери резко распахнулись, и в бар буквально влетел подвыпивший парень. Похоже, он получил изрядный тычок или пинок сзади. Парень не удержался на ногах, но тут же поднялся и, поскальзываясь на плитке, рванулся обратно.

Двери за ним закрылись, а Виктор, заинтересовавшись происходящим, весь подался вперёд. Он был не прочь понаблюдать за потасовкой, хотя выпил ещё не достаточно много, чтобы стремиться принять личное участие.

При этом Виктор с удивлением заметил, что его новые знакомые очень напуганы происходящим. Они сжались, втянули головы в плечи и нагнулись к столу, стараясь быть незаметнее.

Когда Виктор с Петром в очередной раз отправились перекурить, гардеробщик всё так же разливал водку всем желающим, но приятели уже не обращали на него внимания.

– Ты видел, как они напугались, когда чуть не началась драка? – спросил Виктор.

– Конечно, – подтвердил Пётр. – Видно, что им уже не раз крепко доставалось.

– Знаешь, я думаю, неплохо было бы обменяться с Робертом адресами и потом переписываться. Интересный ведь человек, – высказал Виктор идею, которая уже некоторое время крутилась у него в голове. – Как ты думаешь?

– Да ты что! – неожиданно возмутился Пётр. – Это же капиталист! Наш идейный противник. Да он просто враг, а ты ещё собираешься с ним переписываться!

– Да какой же он нам враг? – не согласился Виктор.

Но рассудительный Петр был на несколько лет старше и получал уже второе высшее образование. Виктор обычно прислушивался к его мнению.

Когда приятели вернулись в зал и выпили ещё пива, разговор начал прыгать с темы на тему самым произвольным образом.

– Девушки у вас в России очень красивые. Я больше нигде таких не встречал, – сказал Роберт. – Но одеваются плохо, – тут же посетовал он.

– В смысле не модно? – Уточнил Пётр.

– Да, не модно и недорого. У многих похожая одежда, иногда даже не по размеру. Это мешает видеть их красоту.

– У многих наших девушек нет таких возможностей, – огорчился Виктор. Он заметил, что хотя Роберт и прекрасно владеет русским языком, в разговоре на произвольные темы, он иногда с еле заметной заминкой подбирает нужные слова. «Наверное, на такие, совсем уж произвольные темы говорить сложнее, ведь он же все-таки не носитель русского языка, а может, просто пива много выпили», – размышлял он.

– У вас есть любимые русские писатели? – поинтересовался он у Роберта, спустя некоторое время.

– Да, конечно, – ответил журналист. – Я очень люблю Льва Толстого и Достоевского.

– А я последнее время перечитываю Хемингуэя, – признался Виктор, удивившись вкусам собеседника, – Мне очень нравиться, как он пишет.

Пётр уже давно беспокоился, что они засиделись в баре. Он предложил Виктору выпить ещё по кружке и отправляться домой. Это было вполне разумное предложение, и Виктор не возражал. Вскоре они, тепло распрощавшись с новыми знакомыми, вышли из бара.

Виктор удивился, что на улице ещё светло и день в самом разгаре. Ему казалось, что в баре они провели целую вечность.

В автобусе он с трудом удерживал равновесие на поворотах, и Пётр его поддерживал.

– Держись студент, – смеясь, говорил он.

В общежитии Пётр принялся рассказывать ребятам о том, как они ходили в бар, а Виктор рухнул на кровать. Он понял, что ему нужно поспать и даже отказался от чая.

Когда Виктор проснулся, в комнате уже горел свет, а студенты негромко о чём-то разговаривали. Он прикрыл глаза и долго, печально размышлял.

Виктор думал о том, что Роберт никакой не идеологический противник и не враг, а просто хороший парень. Но они никогда больше не встретятся и об этом уже поздно беспокоиться.

Притча

рассказ

Каждое лето я стремился приехать к деду Алексею в деревню и отдохнуть хотя бы неделю. Иногда, соскучившись по деду и по мудрому, размеренному укладу деревенской жизни, я приезжал к нему зимой на выходные дни.

Дед был неизменно весел и энергичен, но у меня сжималось сердце, когда я смотрел на его сутулую спину и редеющие седые волосы.

Долгими зимними вечерами хорошо сидеть у русской печки, смотреть на жаркие языки огня и слушать, как весело потрескивают дрова. На улице завывает вьюга, сугробы видны вровень с низкими окнами зимовки, и, наверное, от этого в теплой избе бывает особенно уютно.

В один из таких вечеров дед Алексей рассказал мне эту историю.

– Мы несколько недель готовились пойти на охоту, чтобы добыть лося, – начал рассказ дед Алексей. – Стояла студёная трескучая зима.

– В каком году? – спросил я.

Дед достал папиросу из начатой пачки «беломора» и с задумчивым видом принялся неторопливо её разминать.

– Год не помню. Я был тогда ещё молод, но постарше, чем ты сейчас, – подумав, ответил дед.

Я с нетерпением ждал, когда он закурит и продолжит свой рассказ.

Наконец дед выпустил длинную струю дыма и аккуратно положил спички на шесток*.

– Тогда в наши леса уже пришли кабаны, – вдруг вспомнил он.

– Пришли кабаны? – удивился я. – А раньше их не было?

– Да, раньше не было, – подтвердил дед. – К нам в Северо-западные области они пришли через несколько лет после войны, в начале пятидесятых.

Я смотрел в чёрную непроглядную ночь за окном, слушал, как потрескивают дрова в печи, и мне стало немного не по себе.

«Вот не было кабанов, и вдруг они пришли, – думал я,  – почему пришли, к чему бы это?».

Вокруг нашей деревни на многие десятки километров тянулись дремучие леса. Их прорезали редкие ниточки дорог и тропинок. Я представил себе, как выглядит зимний лес ночью с высоты птичьего полета, и мне стало немного жутковато. Я засыпал деда вопросами.

– Почему они пришли это хорошо или плохо? – спрашивал я, скрывая волнение.

– После войны в наших лесах совсем не осталось волков, – сказал дед. – Я думаю, иначе кабаны не пришли бы. А ещё говорят, изменился климат, в наших лесах стало теплее. Но сам я в этом неуверен.

– Понятно, что волк опасен для кабана, – сказал я. Загадка разъяснилась, и я успокоился. Ночь за окном уже не казалась такой тревожной.

– Конечно, в одиночку волку не одолеть взрослого кабана, – продолжал дед. – Кабан-секач очень силён и движется быстро. Он смело нападает на любого противника. Но волки всегда охотятся стаей. А в глубоком снегу они получают большое преимущество, потому что наст держит волка, а кабан проваливается, устаёт и ранит ноги.

– Но откуда ты всё это знаешь? – удивился я.

– В лесу после любого происшествия остаются следы, а бывалый охотник по этим следам, как по книге, легко прочитает, что произошло, – улыбнулся дед.

Дед Алексей раскурил потухшую папиросу и продолжил рассказ об охоте на лося.

– Мы несколько раз ездили в районный центр, чтобы оформить лицензию. Ходили в лес и искали лосинные следы. Потом снаряжали патроны, смолили лыжи и покупали разные припасы. Наконец всё было готово. Накануне мы нашли недалеко от деревни свежие следы и решили – пора. Я остался ночевать у товарища, чтобы, когда начнет светать, не теряя времени, сразу отправится в путь.

И вот настало утро, когда мы в полном снаряжении вышли на крыльцо, готовые к долгому преследованию лося. В прошлом на охоте нам не раз приходилось ночевать в лесу.

Дед ненадолго замолчал. Он достал кочергу и принялся шевелить и поправлять дрова в печке. Огонь разгорелся с новой силой. Взметнулись языки пламени и осветили внутреннее устройство печи, превращая его в сказочный зал. Стало жарко, и я немного отодвинулся от устья печи.

Дед Алексей аккуратно положил кочергу и взял ухват с длинной потемневшей от времени и немного потрескавшейся деревянной ручкой. Ручка была отполирована руками не одного поколения людей и выглядела очень надежной и крепкой. Так же, как и обхватившие её жилистые и смуглые руки деда.

Я вспомнил, что в печи в чёрном закопченном чугунке варится картошка. На столе уже стояла запотевшая с холода трехлитровая банка с солёными рыжиками, и я с удовольствием подумал о предстоящем ужине.

Дед Алексей знал все грибные места в округе, и я любил ходить в лес вместе с ним. Порой уже в самом конце лета мы находили множество чудесных крепких рыжиков, но иногда наша добыча едва закрывала дно корзинок. Я не задумывался о практической пользе таких походов, и радость приносил сам лес и процесс поиска замечательных оранжевых пятачков.

– А дальше что? –  не выдержал я, когда дед уже переставил чугунок на новое место поближе к огню. –  Вы пошли на охоту?

– А дальше произошло одно из самых удивительных событий в моей жизни, –  ответил дед и положил ухват на место. – Я вдруг увидел лося! Он спокойно стоял почти посреди деревни в конце улицы. В нескольких десятках метров от крыльца, на котором были мы с товарищем. В утренних сумерках я не мог рассмотреть его в подробностях, но хорошо запомнил отчётливый тёмный силуэт на светлом фоне. Он стоял неподвижно и, казалось, прислушивался или принюхивался к чему-то. Не помню, как я достал из чехла и зарядил ружьё. Меня трясло от волнения, но я взял себя в руки и начал медленно, чтобы не вспугнуть зверя поднимать двустволку. На таком близком расстоянии я просто не мог промахнуться. Я уже почти прицелился, но товарищ меня остановил. Он положил руку на ствол моего ружья и наклонил его вниз.

– Не стреляй, – прошептал мой товарищ. – Это притча.

Я его не понял.

– Почему? – также шёпотом спросил я.

– Это притча, – повторил товарищ.

Кажется, невдалеке тявкнула собака или был какой-то другой шум. Не помню. Но я смотрел на лося и успел увидеть, как он исчез. Как чёрная молния! Только что был здесь, а через мгновение его уже нет. Момент был упущен. Вот так-то, – сказал дед.

Мы помолчали. Я услышал приглушённое двойными рамами завывание ветра. Старенькие часы на стене, казалось, стали громче отсчитывать неумолимый ход времени.

– В общем-то, мой товарищ был прав, – наконец заключил дед, нарушив тишину.

– Но почему же? – удивленно спросил я, тщетно пытаясь понять смысл рассказанного дедом случая.

– Что это за притча такая? – спросил я снова и принялся вспоминать определение притчи.

– Притча – это просто история. Наверное, короткая и поучительная. Ну, может быть, даже со скрытым смыслом, –  рассуждал я вслух. – Но при чём здесь это? – спросил я снова.

– Я не знаю, – спокойно ответил дед Алексей.

– И я не знаю точно, что такое притча, – добавил он. – Но я точно знаю, что нельзя целый месяц готовиться к долгой и трудной охоте на лося, а застрелить его с крыльца собственного дома. Это неправильно, – сказал дед и замолчал, раскуривая вновь потухшую папиросу.

Я вдруг понял, что внутренне сразу признал правоту деда. Почувствовал его правоту и по привычке принялся искать логически понятное объяснение, но не нашёл. Зато я впервые посмотрел на всё с новой точки зрения и сделал для себя неожиданные выводы.

Правильные решения или поступки не всегда могут быть обоснованы логически. Во всяком случае, такое обоснование может не лежать на поверхности.

– Да, вы поступили правильно, согласен, – наконец сказал я. – Но почему правильно я не могу объяснить.

Дед невесело засмеялся.

– Это, наверное, потому что мы привыкли всё измерять с точки зрения выгоды. Причём выгоды сиюминутной. Да и вообще человек по своей природе хищник, и от этого никуда не денешься, – печально заключил дед.

С последним выводом деда Алексея мне не хотелось соглашаться. Я задумался, но не нашел аргументов и ничего не сказал.

Мы опять помолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

– Наверное, как-то странно было после этого идти на охоту? –  спросил я.

– А мы в том день и не пошли. И весь день у нас было хорошее, просто замечательное настроение, – весело сказал дед Алексей.

Жертвы и охотники

рассказ

Было уже начало июля, когда я взял отпуск и приехал к деду Алексею в деревню. Конечно, я решил остаться у него на весь отпущенный мне месяц. Впереди меня ждало множество дней наполненных рекой, лесом и солнцем.

В то утро я не торопился, и начал собираться на реку, хорошенько выспавшись и позавтракав. Подготовив наживку и собрав удочки, я успел отправиться в путь до того, как на землю обрушилось горячее дыхание полуденной жары. Уходя из дома, я решил защитить голову от солнца. Посмотрев на головные уборы, в изобилии имевшиеся на вешалке, я выбрал тонкую полотняную кепку, буквально сияющую белизной.

Дорога на реку несколько километров шла лесом, но я всегда быстро преодолевал знакомый до мельчайших подробностей путь. Мысленно я давно разбил его на этапы.

Первый этап был за деревней в лесу. Это узкий и стремительный ручей в заросшей травой низине и мостик через него. Опустившись на большой, плоский камень там можно было напиться чистейшей и вкусной, студёной воды. Негромко клокочущая вода была настолько прозрачна, что на дне ручья, лишь немного преломляясь рябью от течения, ясно различался каждый камушек,

Следующий этап – зимник, пересекавший дорогу через пару километров от ручья. По краям зимней дороги и на примыкавших к ней небольших и уютных полянках в изобилии росли кусты малины. Иногда я задерживался там, чтобы полакомиться спелыми и порой такими же крупными как в саду ягодами.

Вдоль дороги слева и справа встречались прогалины покосов со старыми и новыми стоговищами. Я любил запах сена и свежескошенной травы, но покосы всё чаще оказывались заброшенными и заросшими густой и высокой травой.

Временами поднимался ветер. Почти незаметный внизу он шумел и раскачивал вершины елей, темнеющие на фоне голубого безоблачного неба, и заставлял натужно поскрипывать и постанывать высокие деревья.

После пересечения с зимником дорога сужалась. Две заросшие травой колеи превращались просто в широкую тропу.

И, наконец, последний этап – гарь, которая в сотне метров от реки переходила в редкий и низкий кустарник, пронизанный тропами. Они черными змеями вились между высокими кочками и уже совсем скоро приводили к берегу реки.

На месте гари появившейся после давнего лесного пожара выросли частые и невысокие ёлочки, разреженные кое-где кустами и молодыми лиственными деревьями. Иногда, уже ближе к осени, там в изобилии появлялись рыжики и волнушки. Молодые ели с каждым годом подрастали и «заглушали» кусты и другие деревья. Спустя несколько лет лес на этом месте выглядел уже совсем обычным, но грибов в нём стало меньше.

В основном я рассчитывал на вечерний клёв. Но, добравшись до реки, конечно сразу же принялся забрасывать удочку в самые многообещающие места. Вскоре мне повезло – я вытащил на берег нескольких вполне приличных окуней.

Рядом кружили белые речные чайки, и я поспешил спрятать добычу в рюкзак. Чайки особенно не церемонились, и стоило немного отойти от рыбы оставленной на берегу, как они её хватали и уносили. Я обратил внимание и на других птиц парящих очень высоко в чистом светло-голубом небе. Судя по силуэтам это были, несомненно, хищные птицы. Раньше я их здесь не замечал. Вряд ли их интересовали чайки, а тем более моя рыба, и я был несколько удивлён их присутствием.

На реке я всегда терял счёт времени и не думал ни о чём кроме рыбалки. Были только я и река с её заливами, глубокими омутами и узкими участками с быстрым течением. Часто я подолгу стоял над неподвижным, лишь иногда покачивающимся поплавком, и был просто частью окружающей меня природы и ничем больше.

Вечерний клёв не оправдал моих ожиданий, а на реке стало уже немного прохладней. Неяркий, предзакатный диск солнца уже почти коснулся остроконечных вершин далёких елей, заливая лес красноватым светом, когда я решил что пора, наконец, отправляться домой.

В окружении высоких деревьев было заметно темней, чем на открытом берегу реки. Когда я добрался до гари, на лес уже опустились настоящие сумерки. Довольно широкая тропа нередко петляла, и ветви деревьев порой настоящим шатром смыкались надо мной, закрывая небо.

На одном из прямых участков тропы я вдруг почувствовал, что происходит что-то необычное, но не сразу обратил на это внимание. Это неуловимое действие не сопровождалось какими-либо звуками или другими явными проявлениями. Все, казалось бы, шло как обычно, как и должно быть. Я шагал, глухо и размеренно стуча сапогами, и каждый шаг приближал меня к дому. Сумерки сгустились настолько, что уже в десятке метров перед собой я видел лишь тёмно-серую массу, в которой с трудом угадывались отдельные деревья и ветви.

Я стал внимательней, и вскоре мне показалось, что надо мной промелькнула какая-то тень. Но я не был в этом уверен. Потом широкая тень, пройдя как будто совсем низко надо мной, совершенно бесшумно пересекла прямой участок тропинки в длину и исчезла где-то впереди. Сверху на меня сыпанулась щепотка какой-то мельчайшей древесной трухи, и пара сухих еловых иголок, подтверждая, что всё это мне не кажется.

Мне стало немного не по себе. Я сошел с тропинки, остановился и попытался осмотреться. Но увидеть что-либо новое и заслуживающее внимания, стоя в тени вековых деревьев, было невозможно. Нужно было возвращаться на дорогу. Я снова вышел на тропу и внимательно изучая окружающую обстановку медленно прошел немного вперёд.

Неожиданно от дерева, стоявшего недалеко впереди меня, бесшумно отделилось какое-то большое темное пятно и исчезло в чаще за тропинкой. Я подумал, что это скорее всего какая-то очень крупная птица. Последовав за ней, я буквально в трёх шагах от тропинки, увидел громадную сову. Место было открытое, и я смог хорошо её рассмотреть. Птица уселась на длинную сухую ветку, метрах в двух от земли. Она уставилась на меня большими круглыми глазами, напоминающими светофоры, и иногда забавно поворачивала голову.

Только тогда я, наконец, догадался снять с головы белую кепку. В темноте вечернего леса она отчётливо выделялась заметным светлым пятном. Я понял, что эта хищная птица, охотилась за мной приняв, наверное, за зайца. Когда я шёл по тропинке белая шапочка, конечно, подпрыгивала, особенно когда мне попадались препятствия.

Видимо сова была все-таки достаточно умна, чтобы понять, что её предполагаемая жертва выглядит и ведет себя несколько необычно. Иначе она уже давно вцепилась бы мне в голову своими внушительного вида когтями. И, наверное, долбанула бы хорошенько своим массивным клювом. 

Трудно описать мои ощущения, когда я понял что стал объектом охоты для этой крупной, хищной птицы. Практически ночью, в глухом и дремучем лесу, в нескольких километрах от ближайшего жилья. Могу лишь сказать, что я вполне понял чувства мелких птиц, которые, найдя днем спрятавшуюся в укромном месте сову, поднимают шум и нападают на неё.

Следуя первому порыву, я подобрал обломок сухой ветки и запустил в хищницу. Но палка запуталась в густых еловых ветвях и повисла, качаясь, не достигнув цели.

Сова внимательно наблюдала за мной, но не двигалась с места. Только тогда я понял, насколько она сейчас беззащитна, и немного успокоился. Я решил, пользуясь случаем, просто получше её рассмотреть.

Птица оказалась действительно крупной, её серовато-бурое тело было не менее полуметра высотой. Интересно, что её круглые глаза располагались как бы в глубине светлых, больших и гладких блюдец, аккуратно выложенных мелкими плотно прилегающими друг к другу перышками. Пытаясь лучше меня рассмотреть, сова поворачивала голову под самыми неожиданными углами. При этом она иногда как-то совсем по-человечески моргала глазами. Когда я приближался к ней, то ясно слышал сердитое шипение и какие-то щелчки.

Сова почему-то не улетала и, осмотревшись, я решил, что большой размах крыльев не позволяет ей перелететь подальше в густую чащу, не рискуя их повредить. А между ней и тропинкой, на относительно просторном и свободном от ветвей пути, теперь стоял я.

Но возможно сова просто сомневалась, стоит ли переводить меня из разряда жертв, минуя все другие промежуточные типы, сразу в разряд опасных для неё существ.

В конце концов, я оставил птицу в покое, спрятал белую кепку подальше в карман и отправился домой. Оставшуюся часть пути я проделал уже без приключений.

Когда мы с дедом Алексеем приготовили уху и накрыли на стол, за окнами, аккуратно укрытыми легкими зеленоватыми занавесками, уже давно стемнело.

Как и следовало ожидать, уха получилась душистой и замечательно вкусной. Её аромат наполнил комнату и смешался с другими запахами деревенской избы. В доме деда Алексея всегда царил приятный и какой-то особенный аромат. Он состоял из смеси запахов хмеля, разных трав, леса и чего-то ещё присущего только этому дому. Приезжая в деревню после долгого отсутствия я сразу с радостью и лёгкой ностальгией замечал этот запах.

Неяркий свет лампочки висевшей под самым потолком оставлял глубокие тени в углах комнаты, и было очень уютно. Я ел уху, смотрел на аккуратно побеленную печку, на железную спинку старинной кровати и с удовольствием проникался атмосферой нехитрого деревенского быта. Потом за крепким ароматным чаем, дед добавил в заварку смородиновых листьев, я во всех подробностях рассказал о своём сегодняшнем приключении.

Дед Алексей слушал меня очень внимательно. Потом он пригладил редкие, седеющие волосы и привычным жестом вытряхнул папиросу из полупустой пачки «Беломора». Перед тем как закурить дед долго её разминал, наклонившись вперед и задумчиво глядя куда-то поверх меня.

«Сколько же всего ему пришлось испытать и увидеть за свою жизнь» – думал я, глядя на его смуглое и твердое, будто вырубленное из дерева лицо.

– А ведь знаешь, я слышал, что действительно известны случаи нападения сов на человека, – сказал, наконец, дед Алексей выпустив длинную струю дыма.

Я непроизвольно поёжился.

– Но это, конечно, бывает только в самых крайних случаях, когда птица защищает гнездо и птенцов, – добавил дед, заметив мою реакцию.

– А были у совы уши? – поинтересовался он.

Я ответил, что уши у неё действительно были, потому что в самый первый момент, когда я увидел сову, её силуэт напомнил мне рысь.

Но я не успел испугаться по-настоящему, так как практически сразу понял, что передо мной всё-таки птица.

– Тогда это, скорее всего, был филин и это действительно одна из самых крупных сов, которые встречаются у нас, – заключил дед. – Пожалуй, крупнее бывает только полярная сова, но у неё белые перья и живет она далеко на севере.

– Но на голове у него не настоящие уши? – уточнил я.

– Нет, это просто топорщатся перья, а уши у него не видны, – подтвердил дед.

Дед Алексей положил недокуренную папиросу на край пепельницы. Он внезапно стал очень серьёзным и строго посмотрел на меня.

– Знаешь, ни в коем случае, никогда, ни при каких обстоятельствах не следует изображать из себя жертву или дичь. Не только ночью в лесу, но и в любых других местах тоже, – заявил он. – И неважно зверь перед тобой или человек.

Я был полностью согласен с дедом и сказал ему об этом.

– Да уж лучше изображать охотника, – добавил я.

– Изображать охотника? – удивленно переспросил дед и снова надолго задумался.

– Был у меня один случай, – наконец медленно произнёс он, раскурив потухшую папиросу.

– Как-то уже много лет назад я ездил на дальние колхозные поля, и проверял, насколько созрело зерно. Это было в конце июля. Овёс к тому времени должен был набрать восковую спелость, и я хотел уточнить время уборки.

Прежде дед Алексей работал главным агрономом, и даже я примерно знал, что такое молочная и восковая спелость. В детстве, отдыхая на каникулах, я иногда ездил с дедом Алексеем на колхозные поля и следом за ним перетирал в ладонях разные колоски и изучал зёрна. Если сжимать неочищенные зернышки, то иногда из них выдавливалась капелька белой жидкости, напоминающая молоко. Чуть более спелые зерна, если их очистить, были прозрачны как воск и почти так же легко ломались.

– Поле было примерно в полукилометре от деревни у самого леса и в стороне от дороги, – продолжал дед. – Я увлекся, проверяя колосья, и шел по полю, не глядя по сторонам. Потом я заметил краем глаза какое-то движение неподалеку, обернулся и вдруг увидел медведя! Он был буквально метрах в десяти от меня, если не ближе! Медведь обнимал и загребал лапами целые пучки стеблей и срывал пастью метелки овса. При этом он смачно и громко чавкал. Я удивился, что не услышал этих звуков раньше. Видимо это из-за ветра. Он иногда усиливался и мог заглушать и уносить звуки и запахи в сторону. Я сначала даже не понял, обратил ли зверь на меня внимание. Поле поблизости от медведя было сильно примято, и образовалась целая поляна. К лесу от вытоптанной им поляны вела едва заметная стежка. Понятно, что медведь пришел просто полакомиться овсом.

Я знал, что медведи иногда кормятся на засеянных овсом полях, и сам видел несколько раз примятые участки с оборванными верхушками стеблей. Но прежде дед Алексей никогда не рассказывал о своей встрече с медведем на овсяном поле, и мне не терпелось узнать все подробности.

– Возможно, медведь посчитал, что ты для него не опасен? – спросил я.

– Да, наверное, но тут я допустил ошибку, – ответил дед, невесело усмехнувшись. – Дело в том, что я увидел на земле большую и толстую палку, почти корягу, и машинально схватил её в руки. Как будто она могла мне чем-то помочь. Медведя словно подменили, хотя до этого он вроде бы не обращал на меня внимания. Он тут же поднялся на задние лапы и только тогда я увидел, как он велик. Медведь замер, вытянул вперёд морду, и стал внимательно следить за мной. У него были блестящие черные глазки, и я навсегда запомнил их пристальный взгляд. У медведя был очень угрожающий вид, и казалось, что он вот-вот бросится на меня.

Я слушал деда как заворожённый, чай в стакане давно остыл, и я подумал как же всё-таки хорошо и уютно дома вдалеке от дремучего и такого непредсказуемого леса.

– И тогда я уже поступил единственно правильным способом в такой ситуации, – продолжал рассказывать дед Алексей. – Я медленно и аккуратно положил палку на землю и замер неподвижно. Я перестал смотреть на зверя, и старался показать, что он меня совершенно не интересует. Через некоторое время медведь успокоился, сначала он опустился на все четыре лапы, а потом снова занялся овсом.

– А ты чего? – не удержался я от вопроса.

– Я начал потихоньку пятиться и стараясь не поворачиваться к медведю спиной, шаг за шагом постепенно ушёл с поля, – ответил дед. – Я знал, что от медведя нельзя убегать. Он может погнаться за тобой, просто так, как любая собака. А бегает он очень быстро и обязательно догонит. И в глаза медведю долго и пристально смотреть не следует. Если конечно ты не вызываешь его на поединок, – добавил дед и засмеялся.

– Да, наверное, это был бы очень короткий поединок, – заметил я.

– На самом деле мне просто очень повезло. Зверь был настроен миролюбиво и не был чем-то рассержен. Иначе от моего поведения мало бы что зависело, – сказал дед, – тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали.

– Ты считаешь, медведь подумал, что у тебя в руках ружье, когда ты поднял палку? – спросил я.

– Может быть, но я не знаю, что он подумал, – ответил дед. – Но медведь, конечно, решил, что теперь с этим предметом в руках я уже представляю для него угрозу.

Дед Алексей выпил несколько глотков остывшего чая и задумчиво посмотрел на меня.

– Вот поэтому я и хочу сказать, что изображать охотника тоже не нужно, – заявил он, – тем более если ты им не являешься.

– Да! – воскликнул я, искренне проникшись правотой деда Алексея и спеша сообщить об этом. – Лучше всего изображать того, кто ты есть на самом деле.

– Да вообще не надо никого изображать, – сердито сказал дед.

Ошеломлённо посмотрев на деда Алексея, я встретил его лукавый взгляд и через мгновение мы оба весело рассмеялись.

Я взглянул на старенькие «ходики» на стене, время было далеко за полночь.

Пора было отправляться спать, а я ещё не успел обсудить с дедом Алексеем свои планы на завтрашний день. Лето было в самом разгаре и сулило ещё много интересного.

 

Пёс матрос

рассказ

Однажды тётя Люба, у которой я гостил в деревне, принесла домой щенка. Она работала на ферме, а там сердобольные доярки часто подкармливали брошенных и потерявшихся кошек и собак.

Щенок был белым с угольно-чёрными ушами. Вокруг блестящих смышлёных глаз виднелись ободки чёрной шерсти. Его сразу же прозвали Матросом.

Щенок быстро рос и осваивался в доме. Вскоре он принялся самостоятельно обследовать наш и соседние дворы. Прохожих и гостей он встречал звонким заливистым лаем и, казалось, был совершенно неутомим. Белый калачик его хвоста бодро мелькал то там, то здесь.

Летние каникулы, к моему глубокому сожалению, уже кончались. Вскоре я отправился домой в город, чтобы продолжить обучение в школе. Когда я приехал на следующее лето, Матрос был уже вполне взрослым псом.

Пёс запомнил меня с прошлого года, но держался несколько обособленно. Матрос позволял себя гладить по короткой жесткой шерсти и мог немного поиграть. Он опрокидывался на спину, вертел головой из стороны в сторону и, ворча, покусывал меня за руку. Но потом Матрос сразу убегал по своим делам и не особенно стремился к общению. Когда я пытался удержать пса, он, широко открывая пасть и часто меняя тональность, басовито скулил и стонал, если можно так выразиться. Звуки, которые он издавал, напоминали человеческую речь. Казалось, он просил, чтобы его оставили в покое.

Размером Матрос был немного меньше овчарки. Но, судя по шрамам, которые были хорошо видны благодаря короткой белой шерсти, он вёл очень активный образ жизни и никому не уступал. Иногда он отсутствовал несколько дней подряд и возвращался со свежими ранами. Один раз Матроса не было особенно долго, а когда он вернулся, на его бедре зияла рана от вырванного лоскута кожи. Мы терялись в догадках, где он пропадает. Надо сказать, что это так и осталось для нас одной из неразгаданных тайн, связанных с Матросом.

Как-то раз к нам приехал на выходные дни дед Алексей. Он жил в деревне километрах в тридцати от нас, если, конечно, идти лесом по наиболее прямой и короткой дороге. Тётя Люба поставила самовар и собрала на стол, чтобы за чаем обсудить нехитрые деревенские новости.

Дед сразу обратил внимание на шустрого чёрно-белого пса. Матрос глухо, еле слышно ворчал, когда дед к нему приближался, но больше никак не выказывал своей агрессии. Дед Алексей позвал его, похлопав себя ладонью по ноге. Матрос подозрительно посмотрел на деда и не подошёл. Мы посоветовали для первого знакомства угостить пса чем-нибудь вкусным.

Дед взял кусок пирога и принялся подзывать пса.

– Матрос, Матросик, иди сюда, – говорил дед снова и снова сладким голосом, причмокивая и вытягивая руку с пирогом. Матрос посматривал на пирог, косился на деда, глухо ворчал и не подходил.

Это продолжалось довольно долго, и дед Алексей не выдержал.

– Да почему же это я должен столько времени пресмыкаться и заискивать перед каким-то псом? – возмутился он и топнул на Матроса ногой. – Пошёл отсюда!

Матрос с грохотом забился под стулья в самый дальний угол комнаты и зарычал громче, уже не переставая.

Так они стали врагами. Теперь пёс внимательно следил за дедом сверкающими из полутьмы глазами и сопровождал каждое его движение глухим ворчанием. Когда дед Алексей особенно резко двигался или начинал ходить по комнате, грозное рычание пса переходило в истеричный лай. Матрос явно искал возможности напасть на деда, и пса выгнали на улицу.

Теперь, когда дед Алексей приезжал погостить, Матроса в дом не пускали. При случайных встречах они делали вид, что не замечают друг друга, и обходили стороной.

Я сожалел, что они так поссорились, но ничего не мог с этим поделать. Если бы я только знал, к каким волнениям это приведёт в дальнейшем, то расстроился бы ещё больше.

На следующее лето мы приехали к тёте Любе с братом, который был на несколько лет старше меня. В первый же вечер мы, недолго думая, решили отправиться проведать деда Алексея. В отличие от тёти Любы, он жил в стороне от железной дороги, и, наверное, поэтому леса вокруг его деревни были гораздо интереснее.

Для того, чтобы найти грибы или ягоды, достаточно было выйти на опушку леса сразу за деревней. В лесу мы не раз встречали лесных жителей. Я подолгу наблюдал за белками, которые на большой высоте носились по сосновым и еловым стволам вверх и вниз. Они с лёгкостью перепрыгивали с дерева на дерево, а при малейшей опасности прятались в густых ветвях.

Однажды я вспугнул крупного зайца. Он стоял на пеньке столбиком и смотрел на меня, пока я не подошёл совсем близко. Когда между нами оставалось всего несколько метров, он спрыгнул с пенька и неторопливо ускакал. Видимо, он справедливо решил, что я для него не очень опасен, но лучше держаться подальше.

Чтобы поехать к деду Алексею на автобусе, нужно было дожидаться утра и ехать сначала в районный центр. Там была автобусная остановка. На дорогу ушёл бы почти весь день, так как расстояние было почти в три раза больше, чем напрямик через лес.

Мы решили не ждать утра, а пойти лесом ночью, чтобы к рассвету прибыть на место. Лето только началось, и ночи стояли короткие и светлые. Перспектива ночной прогулки в лесу нас не смущала. Наоборот, хотелось хорошенько развеяться и отдохнуть от городской суеты. Тем более, что последний десяток километров пролегал по дороге, где нас мог подобрать попутный транспорт.

Уже опускались серые сумерки, когда мы, наскоро собравшись, попрощались с тётей Любой и отправились в путь.

За нами увязался Матрос, но я не придал этому значения. Он и раньше иногда какое-то время меня сопровождал, а потом неизменно возвращался домой. Однако когда мы миновали деревню и пошли уже полями, пёс всё ещё бежал следом.

Мы забеспокоились и попытались прогнать Матроса, но он не послушался. Мы ругали пса, строго грозили и даже бросали в него обломки веток.

Матрос, отбежав немного в сторону, просто садился и ждал, когда мы успокоимся, а потом снова бежал следом. Мы посовещались и решили, что придётся взять пса с собой.

Я понимал, что мы ведём пса к его недругу, но подумал, что всё как-нибудь образуется. Матрос сразу догадался, что мы его больше не гоним, и весело побежал впереди, изучая обстановку по обеим сторонам дороги. Иногда он с лаем носился в придорожных кустах и деревьях, а потом надолго исчезал. Мы подумали, что он, скорее всего, охотится за разной лесной живностью. Видимо, бедный пёс решил, что мы просто пошли прогуляться в лесу, а потом, конечно, вернёмся домой. Это предположение вполне объясняло его стремление пойти с нами. Иногда даже малознакомые молодые соседские псы увязывались за мной в лес.

Когда на лес опустилась ночь, мы прошли уже около десяти километров. Местами заросшая кустами лесная дорога сужалась, но порой расширялась трудно различимыми в темноте большими вырубками. В таких местах вдоль дороги виднелись завалы из деревьев, а иногда просто настоящий бурелом.

Той ночью я впервые в жизни увидел светлячков. Временами они довольно густо усеивали траву и низкие кусты прямо на дороге и рядом с ней. В сочетании с ночным притихшим лесом они создавали сказочную атмосферу. Попытавшись с помощью фонарика рассмотреть их вблизи, я с удивлением обнаружил, что они выглядят просто как какие-то жучки или червячки. Но при этом они светились в темноте!

Потом мы заметили, что пёс Матрос притих. Он уже не бежал впереди нас, а плёлся сзади, не отставая ни на шаг. Иногда он явно жался к нашим ногам и опасливо поглядывал в сторону леса. Испугался ли он какой-то конкретной опасности, какого-нибудь зверя или просто тёмного ночного леса, ‒ мы не знали. Впрочем, нам ничего не оставалось, как продолжать свой путь, что мы и сделали.

Я с раннего детства привык не бояться леса и воспринимал его скорее как друга, пусть иногда сурового, чем как врага.

Наконец мы подошли к почерневшим от времени развалинам старой мельницы. Это означало, что мы прошли ровно двенадцать километров. Мельница стояла на небольшой лесной речке, которая теперь превратилась в неширокий ручей. По скользким бревнам, оставшимся от плотины, мы перешли ручей и остановились передохнуть.

В темноте тихонько журчала вода, а вокруг таинственно вырисовывалась и угадывалась громада почти неразличимого леса. Матрос лёг на землю в двух шагах от нас, но выглядел просто загадочным беловатым пятном.

Стояла настолько глубокая тишина, что, прислушавшись, мы различили далёкий шум проходящего поезда.

Отдохнув, мы двинулись дальше по дороге, которая сильно сузилась, превратившись в тропинку. Она шла вдоль самого ручья, огибая густые заросли кустов, и время от времени отдалялась от него.

В темноте тропинка была едва различима. Иногда встречались совсем уж труднопроходимые места, и, наконец, мы её потеряли.

Матрос не отставал от нас ни на шаг и, когда мы остановились, сразу лёг на землю.

У нас была небольшая нарисованная от руки карта местности на кальке и компас, но я понял, что следующие десять километров будут не самыми лёгкими.

Дед Алексей всегда учил нас не ходить в лес без компаса и запоминать направление перед тем, как зайти в лес. В конце концов, это стало нашим правилом. Даже не знаю сколько раз нас выручала привычка следовать этому простому правилу.

Мы с братом с трудом нашли среди бурелома относительно ровное место, где можно было расстелить карту. Пришлось разложить её прямо на стволе упавшего дерева среди сухих и колючих ветвей.

Настроение было хорошим, и мы принялись с помощью совсем тусклого фонарика деловито изучать карту, разглядывать и вертеть компас. Когда мы стали размышлять вслух про азимут и ориентиры, то совсем развеселились. Эти понятия никак не соответствовали окружающей обстановке. Просто вокруг лежали поваленные деревья, темнела непроходимая чаща, и не было решительно никаких ориентиров.

Тем не менее, компас давал нам нужное направление, и мы решили идти напрямик, не теряя времени на поиски дороги. Мы прошли несколько десятков метров, и стало понятно, что так мы далеко не уйдём. Такой путь был слишком труден. Приходилось постоянно перелезать через поваленные деревья или пробираться под ними, поминутно цепляясь за острые и сухие ветви. А тут ещё кочки и глубокие ямы, наполненные грязной жижей.

Остановившись и посовещавшись ещё раз, мы выбрали с помощью компаса новое направление и повернули в сторону ручья. Обычно вдоль любого ручья, а тем более речки, идёт тропинка, и к ним должны вести какие-нибудь дороги. Через некоторое время мы вышли к ручью, и по едва заметной тропинке пошли вдоль него.

Уже светало, и в прогалинах между кустами часто показывалась неподвижная, иногда укрытая полосками и клочьями тумана, гладь воды. Временами ручей сужался, и тогда слышалось негромкое журчание. Иногда он расширялся плёсами и заливами, в которых угадывалась глубина.

Часто нас, заядлых рыболовов, волновали шумные всплески, но мы только ускоряли шаг.

Наш расчёт оказался верным, и через некоторое время мы увидели хорошо утоптанную дорогу, которая вела от ручья в нужном нам направлении.

Всё это время Матрос терпеливо следовал за нами, но не выказывал ни малейшего желания бежать впереди, как это было в начале путешествия.

Мы встретили рассвет в прохладной тишине леса, двигаясь уже по просторной и сухой дороге. Выпала роса, но её было немного.

Солнце осветило и окрасило в малиновый цвет вершины деревьев, ознаменовав наступление нового дня. На прямых участках дороги и открытых местах иногда распахивались просторы, уже залитые золотистым светом утреннего солнца. Деревья и кусты отбрасывали длинные и глубокие тени. Весело щебетали птицы, и я блаженно щурился под тёплыми солнечными лучами.

Прошло уже немало лет, но, вспоминая об этом, я думаю: «Нет ничего лучше, чем встретить рассвет в летнем лесу».

Вскоре мы вышли к крайней деревне и бодро прошли ещё несколько километров до развилки с новой насыпной дорогой из районного центра. В не проснувшихся ещё деревнях, которые мы проходили, деловито перекликались петухи и иногда лениво потявкивали собаки.

Ночное путешествие нас несколько утомило. Мы присели на обочину дороги и решили подождать попутной машины. Оставшиеся десять километров не хотелось идти пешком даже по хорошей дороге.

Наконец на горизонте показалось облако пыли. Облако быстро приближалось, и вскоре мы увидели грузовик. Это был ЗИЛ-130, он мчался, громыхая и подпрыгивая на ухабах. Тогда, в конце семидесятых, он был очень популярным автомобилем.

Когда мы стали голосовать, грузовик, а точнее ‒ самосвал, проехал далеко вперёд, прежде чем остановился.

Как только я взял Матроса на руки и поднял в кабину, он начал проявлять первые признаки беспокойства. В машине я придерживал пса руками, и всю оставшуюся часть дороги он вырывался и скулил.

Когда мы приехали на место и я открыл дверцу кабины, пёс пулей вылетел на улицу. Стояло раннее утро, и людей на деревенской улице около магазина не было. Выскочив из машины, Матрос сразу остановился и, широко расставив лапы, начал осматриваться по сторонам.

Мимо неторопливо проходил очень крупный пёс с короткой рыжей шерстью и большими повисшими ушами. Он добродушно вильнул хвостом и подошёл к Матросу, желая его обнюхать и, видимо, просто познакомиться. Псу не нужно было этого делать. Матрос был крайне раздражён и взволнован. Он с такой злобой рявкнул на общительного пса, что тот, поджав хвост, метнулся в сторону. Опасливо оглядываясь, он отбежал подальше и больше к нам не подходил.

Матрос покорно следовал за нами до самого дома деда Алексея. Он заупрямился только на крылечке, не желая заходить в незнакомое помещение. Не хотелось оставлять пса на улице, и я на руках принёс его в дом. Видимо, я зря это сделал. Теперь я понимаю, что в комнате на Матроса со всех сторон обрушились запахи ненавистного ему человека.

Пока мы, радуясь встрече, здоровались с дедом Алексеем, пёс стоял на полу и, дрожа всем телом, ошеломлённо смотрел по сторонам.

И тут совсем некстати с ним решил познакомиться кот деда Алексея – Мурзик.

До нашего появления он спокойно дремал на диване. Кот был пёстрой окраски, и я не сразу заметил его на цветном покрывале.

Увидев Матроса, Мурзик сладко зевнул и с дрожью потянулся всем телом, вытягивая вперёд лапы и выгибая спину. В своём доме он чувствовал себя хозяином положения. Мягко спрыгнув с дивана, он неторопливо направился к псу. Когда кот, вытянув вверх усатую мордочку, принялся обнюхивать Матроса, тот уже не выдержал.

Он с визгом бросился прочь, запрыгнул на стол и ткнулся носом в оконное стекло, желая выскочить. Я сразу же открыл дверь в сени, и Матрос, увидев это, бросился наружу. Однако дверь на улицу была ещё закрыта, и он по лестнице умчался на второй этаж. Там пёс попытался боком протиснуться на улицу через узкое окно на сарае. Я успел схватить его в последний момент и отнёс на улицу.

На улице я попытался погладить пса и успокоить. Это мне не удалось. Глухо рыча и скуля, Матрос крепко сжал мою руку зубами, подержал так, то усиливая, то ослабляя хватку, и наконец отпустил. На коже остались глубокие вмятины от его зубов, и я понял, что это последнее предупреждение.

Больше я не трогал пса. Принёс ему воды в миске, что-то из еды и оставил в покое.

Матрос свернулся калачиком посреди двора метрах в трёх или четырёх от крыльца и, казалось, спал. Так он пролежал весь день и весь вечер.

Утром Матроса на этом месте уже не оказалось. Мы недоумевали. Не мог же пёс бесследно пропасть? В то, что он мог самостоятельно вернуться к себе домой, не особенно верилось. Далековато, да и треть пути мы проехали на машине, и пёс не мог вернуться домой по своим следам.

Я предположил, что, обладая острым обонянием, он всё же мог проследовать по следам самосвала до того места, где мы в него садились. Тогда оставшуюся часть пути пёс мог преодолеть, ориентируясь уже по собственным следам. Дождя, который мог бы испортить следы, за последние сутки не было. По крайней мере, в самой деревне.

Дед Алексей рассказал, как однажды ранней весной возвращался домой на мотоцикле из соседней деревни и встретил волка. Матёрый зверь вышел прямо на дорогу на самый верх короткого, но довольно крутого подъёма и, казалось, поджидал мотоциклиста. Он был слишком близко, и разворачиваться назад уже не имело смысла. Дед Алексей сразу включил вторую скорость, как очень шумную, но достаточно быструю, и на полном газу поехал прямо на волка. Он преодолевал подъём в клубах выхлопных газов, разбрызгивая грязь и почти оглохнув от рёва мотора. Лишь в последний момент волк покинул свой пост на дороге и растворился в лесу.

Только отъехав подальше от этого места и остановившись, дед понял, как сильно он испугался в тот момент.

Выслушав рассказ деда Алексея, мы надолго замолчали. Возможная судьба Матроса рисовалась нам всё более мрачными красками.

Но наши опасения были напрасными. Примерно через неделю позвонила тётя Люба и сообщила, что Матрос вернулся домой. Оказалось, что он вернулся через три дня. Вылакав несколько мисок воды, он не одни сутки проспал, лёжа пластом в прохладных сенях. Где Матрос блуждал трое суток и как он нашёл дорогу домой, осталось для нас загадкой.

Дед Алексей предположил, что Матрос пошёл напрямик без дорог и не по своим следам, потому что животные всегда знают нужное направление. Мы с братом уже пытались ходить в лесу напрямик и имели представление, что это такое.

Матрос, видимо, преодолел немало трудностей и опасностей, добираясь домой. Мы сочувствовали псу и стали испытывать к нему большое уважение.

Также тётя Люба сообщила, что приехали погостить родственники. Они хорошенько пожурили тётю Любу за то, что отпустила нас одних в лес ночью.

На всё это дед Алексей глубокомысленно заметил: «Всё хорошо, что хорошо кончается».

В конце лета мы снова приехали к тёте Любе и встретились с Матросом. Он держался особняком, но так было и раньше. В наших отношениях, казалось бы, ничего не изменилось, но я понимал, что утратил, по крайней мере, часть его доверия.

На самом деле я полагаю, что Матрос сам в большой степени виноват в своих приключениях.

Ведь нет ничего глупее, чем с бездумным упорством следовать за людьми, которые идут неведомо куда.

 

Сумерки

рассказ

– Я возвращался в техникум после каникул, на поезде, а война в то время только недавно закончилась, – начал рассказывать дед Алексей. – Время было неспокойное и редко удавалось доехать без приключений. Далеко не всегда хватало денег на билет, и я частенько ездил в тамбуре. На станциях иногда приходилось перебегать из вагона в вагон по улице, спасаясь от контролёров.

Слушая деда, я вскоре перестал обращать внимание на летние сумерки, быстро опускающиеся за окном небольшой и уютной деревенской кухни, и забыл о начинающем гудеть на плите чайнике.

Мой отпуск, к сожалению, подходил к концу. Через несколько дней мне предстояло

покинуть просторный, гостеприимный и столь милый сердцу дом деда Алексея, оставить вольную жизнь на природе и вернуться к городской суете. До отъезда ещё оставалось время, и я пока не успел проникнуться грустью по-настоящему. Но последние дни постепенно наполнялись ожиданием расставания и предчувствием дорожных хлопот и волнений. В груди нарастало щемящее чувство неясной тревоги, и время перед отъездом казалось особенно ценным, а события становились наиболее запоминающимися.

– И вот подходит ко мне в тамбуре незнакомый мальчик и начинает приставать с какими-то просьбами, – продолжал рассказывать дед. – Не помню уже точно, чего он просил. То ли денег, то ли закурить, но у меня тогда не было ни того, ни другого. Он был очень настойчив, но я ему даже не грубил. Хотя, конечно, попросил оставить меня в покое. Мальчик ушёл в вагон и тут же вернулся в сопровождении здоровенного парня. «Ты чего это детей обижаешь?» – грубым голосом спросил детина, доставая из-за голенища большой и широкий нож.

Рассказывая, дед так реалистично воспроизвел грубый голос парня, что я непроизвольно поёжился.

– Я сразу понял, что они с мальчонкой работали в паре, ну и конечно напугался поначалу, но вида не подавал, – пояснил дед Алексей. – Эти двое нарочно искали достаточный повод, чтобы на меня напуститься. Так они промышляли. Мне тогда исполнилось шестнадцать или семнадцать лет, но я был мал ростом. Наша семья, как и многие тогда, голодала. А тот, что пришел, был намного старше меня, он был уже взрослым. Парень совершенно бесцеремонно похлопал меня по карманам, обыскал, забрал вещевой мешок и достал из него узелок с пожитками. В узелке была вареная картошка и кусок лепешки, которую мать испекла мне в дорогу. «Из деревни, что ли едешь?» – с недовольным видом спросил детина. Не дожидаясь ответа, он с ходу откусил кусок лепёшки, и чуть было не поперхнулся. «Хлеб-то у тебя из чего?» – удивился он.

– Ну, из клевера говорю я ему, – продолжал рассказывать дед Алексей.

Я слушал деда очень внимательно и старался не перебивать, но тут уже не выдержал.

– Вы что же в войну пекли хлеб из клевера, из травы одним словом? – спросил я.

– Да, пекли, – спокойно ответил дед. – Мать собирала головки цветков клевера и сушила в печи, а потом толкла, делая муку. Затем добавляла немного настоящей ржаной муки, что бы тесто было получше и пекла лепёшки. Временами так и питались, потому что картошки тоже не хватало. Недаром в войну картошку иногда называли вторым хлебом.

Я вспомнил, что у деда было четверо младших братьев и сестер, и надолго замолчал, размышляя о том, как это было.

– Ты не думай, что во время войны мы жили и питались совсем уж плохо, – сказал дед, увидев моё изумление. – Во всяком случае, у нас в семье от голода никто не умер. А потом через какое-то время по деревням стали развозить блокадных ленинградцев, вот кто действительно натерпелся. В каждый дом брали одну или несколько семей, и мы тоже взяли.      

Я уже слышал об этом от родных, но не задумывался, в каких условиях это происходило, и только покачал головой.

– Да, кормили, – просто сказал дед. – Тогда в деревне было уже немного полегче с продуктами, и мы своих всех спасли. Но это было непросто. Ленинградцы пережившие блокаду приехали настолько истощенными, что их желудки уже не принимали пищу. Сначала приходилось давать еды понемножку, но мы всех выходили.

– И что интересно, – оживился дед Алексей, – один из спасённых лет через двадцать с лишним после этого приезжал к отцу в деревню. Как он обрадовался, что тот ещё жив! Они долго разговаривали, потом фотографировались.

Я уже знал эту историю и видел фотографию, но сейчас меня больше интересовал случай в поезде.     

Тем временем дед Алексей снял с плиты закипевший чайник и залил уже приготовленную заварку. По кухне распространился неповторимый аромат молодых побегов черной смородины. Пригладив, привычным жестом поредевшие и начинающие седеть волосы дед достал папиросу и принялся её разминать. На кухне, где мы сидели, уже царил полумрак, а на улице было ещё достаточно светло. За маленьким окном серела обрамлённая травой дорога, виднелись соседние дома, и оттуда иногда доносились приглушенные крики ребятишек и тявканье собак. Я любил это время суток, и мне нравилось, не зажигая свет «сумерничать», как иногда говорят.

Глядя на руки деда, покрытые синими набухшими венами, на смуглое морщинистое лицо я с грустью думал о том, что годы всё-таки берут своё. Но дед Алексей был очень подвижен и энергичен, и я легко мог представить, каким он был в молодости.

– И как этот детина в поезде отреагировал, на то, что вы печёте хлеб из клевера? – напомнил я.

– Он вернул мне вещи и стал уже как-то поспокойнее, – сказал дед. – Но начал приставать с расспросами. «Зачем в город едешь, что собираешься там делать?» – спрашивал парень. – Ведь он понимал, что я еду не торговать и конечно не за покупками.

Еду в техникум, учусь в сельскохозяйственном, – ответил я. «А чего не поступил в "ремеслуху", или в ФЗУ?» – удивлялся детина. – «Сейчас все туда едут, так и учится быстрее и зарплата хорошая, когда выучишься?»

– Задел он меня за живое и я с ходу выпалил свою давнюю мечту, – грустно улыбнулся дед. – Людей хочу накормить, зерно, хлеб буду выращивать, ответил я ему. Мой новый знакомый как-то совсем притих, но потом ещё с полчаса пока ехали до станции, о чём-то расспрашивал. О разном мы тогда говорили, но я уже не помню всего. На прощанье парень крепко пожал мне руку, пристально так посмотрел в глаза и сказал: «Запомни, если кто-нибудь на железной дороге будет тебя обижать, не важно кто, говори что ты мой друг. Меня здесь все знают, и я за тебя своё слово всегда скажу». Потом он назвал себя, и я понял, что на железной дороге этот «товарищ» действительно хорошо известен. Его кличку я уже не раз слышал от ребят в техникуме и от взрослых. Говорили, что встречаться с ним очень опасно и ему ничего не стоит зарезать человека и сбросить с поезда.

– Да-а, – удивился я, – ведь настоящий бандит, причём известный, а повел себя как вполне нормальный человек.

– Так ведь всё относительно, – печально усмехнулся дед Алексей. – И бандит может совершить хороший поступок а, казалось бы, приличный человек делать подлости и быть законченным негодяем. Мне приходилось встречаться и с теми и с другими.

– И имей в виду, – повысил голос дед Алексей, – в случае войны, голода или каких-то других бедствий на улицу вылезает столько всякой швали, что становиться удивительно, где они прятались раньше, и почему их не было видно.

Мне нечасто доводилось видеть деда Алексея таким взволнованным, и он редко выражал свои мысли так конкретно. Поэтому я промолчал, хотя и подумал, что мне то, как раз повезло, и я живу в спокойное время. Но дед Алексей, как будто, прочитал мои мысли.

– Пока ещё ни одному поколению людей не удавалось прожить без войны, голода или каких-то несчастий, – уже не громко сказал он, нахмурившись. – Такие вот дела.

Мы надолго замолчали, думая каждый о своём.

На улице стемнело, затихли звуки. Окна в доме напротив загорелись, неровные прямоугольники света легли на дорогу и слегка осветили нашу кухню. Не хотелось включать лампу. Казалось, что яркий и резкий свет разрушит волшебство неясных силуэтов и теней. Тогда всё будет по-другому и что-то важное не получит своего разрешения.

Я неожиданно для себя с грустью осознал, как непрочен и хрупок наш мир. А ведь он выглядит таким надёжным. И, кажется, что он был таким всегда и потом ещё целую вечность будет таким же, становясь с течением времени только лучше.

Лесная прогулка

рассказ

Полуденная жара давно спала, и уже начинался тёплый летний вечер, когда мы с дедом Алексеем решили, что пора возвращаться домой. В тот день мы ходили на дальние лесные покосы, чтобы посмотреть, не начался ли рост рыжиков. Дед Алексей знал множество грибных мест вокруг своей деревни, и я всегда с большим энтузиазмом сопровождал его в лесных прогулках.

Некоторые покосы оказалась заброшенными и заросшими густой и высокой травой. Местами даже успели вырасти небольшие, не выше меня, ёлочки и сосенки. Они выделялись на фоне травы и синего неба, усеянного перьями и рваными клочками белых облаков. Нежная зелень и строгие формы поросли молодых деревьев тешили глаз. Они давали ощущение какой-то особой упорядоченности окружающего мира и приносили чувство покоя.

Мы с дедом часто разделялись и обходили поляны каждый со своей стороны. Иногда я заходил в лес. С трудом, продираясь сквозь плотные завесы ветвей, я заглядывал под деревья и ворошил палкой траву и листья.

Оказалось, что грибов пока мало. Но мы решили наведаться сюда ещё раз, через несколько дней. Местечко было перспективным, и мы возвращались домой не с пустыми руками. Почти половину наших корзин заняли крепкие, беловато-розовые волнушки и оранжевые, с красивыми зеленоватыми кругами на шляпках, рыжики.

Когда мы отправились в обратный путь, я шел за дедом Алексеем по заросшей, едва заметной тропинке и размышлял.

Лето кончалось, отпуск тоже, и это было печально. Каждый год я неизменно проводил отпуск в деревне у деда. Я был убежден, что нигде не отдохнуть лучше, чем на природе в знакомых с детства местах, с которыми уже сроднился.

Вскоре мы добрались до развилки, но дед не повернул в сторону дома, а пошел по тропинке дальше.

– Пойдем домой другой дорогой? – уточнил я, догоняя деда Алексея.

– Да, – коротко ответил он.

Я стал прикидывать расстояния. Получалось, что новым путём идти немного дальше, но не более чем на километр или полтора. Зато мы увидим новые места, а половину пути пройдем по хорошей насыпной дороге. Я давно перенял у деда привычку заходить в лес с одной стороны, а возвращаться в деревню с другой. Так было интереснее.

Мы прошли всего несколько сотен метров и, не сговариваясь, остановились. Тропинку пересекала широкая вырубка. Недалеко впереди снова начинался лес, и в него заходила наша тропа. А вот в длину просека была много больше. Вправо она тянулась, чуть ли не до горизонта.

– Ты смотри, что опять наделали, – горестно сказал дед и всплеснул руками.

Действительно, везде торчали пни, валялись и топорщились толстые ветви. Лежали поваленные стволы деревьев. Царил полный хаос. Мне уже приходилось видеть подобное и каждый раз такое зрелище производило на меня гнетущее впечатление.

Однажды дед Алексей показал мне старую колхозную вырубку. Она выглядела как большая аккуратная поляна и напоминала газон. На ней не было не только пней, но даже кочек. Было впечатление, что кто-то раскатил пушистый зелёный ковёр. Я бродил по этой поляне и поражался столь рачительному отношению к природе. Ведь это было в глухом лесу, в нескольких километрах от ближайшей деревни. Тогда дед и рассказал мне, что раньше были только колхозные и государственные вырубки и лишь недавно появились частные. Государственные были не столь аккуратны как колхозные. А уж про частные и говорить не приходится. Раньше дед работал главным агрономом в колхозе и хорошо разбирался в таких вещах.

С тех пор, увидев небрежно порушенный лес, я всегда вспоминал колхозный вырубок и тот разговор.

Дед ещё немного постоял, осматриваясь, и мы двинулись дальше. Перебравшись через завалы деревьев, мы снова вошли в девственный лес, и тягостное впечатление постепенно рассеялось.

Вскоре мы миновали заросшую и узкую около метра шириной просеку. Я знал, что неподалеку она пересекается с другой и там стоит квартальный столб с номерами квадратов. Когда я ещё учился в школе и приезжал на каникулы дед Алексей рассказал мне, что весь лес поделён на квадраты просеками. У него была карта с лесными кварталами, и я сразу скопировал её на кальку. С тех пор я всегда брал её с собой в лес. С этой картой, даже не доставая компас, было очень удобно ориентироваться на местности. Достаточно было выйти на квартальный столб. Раньше эти просеки регулярно расчищались, но потом многие из них стали зарастать. Тогда я научился уточнять их расположение по просветам в вершинах деревьев.

Далее на нашем пути лежал не широкий, но длинный, наполовину заросший лесной пруд. Иногда он совсем высыхал, но сейчас был полон воды. Дед Алексей предложить отдохнуть, и я согласился. Я тоже немного устал, да и не хотелось ещё возвращаться домой.

Мы тут же решили разжечь костер. Я принес бересты и сухих веток, а дед принялся раскладывать всё это на узком мыске, который выдавался далеко в воду. Я по достоинству оценил место, которое он выбрал. Здесь практически исключалась возможность случайно вызвать лесной пожар. Дед Алексей родился и вырос в деревне и всегда очень бережно относился к природе.

Когда огонь разгорелся, я принёс несколько еловых лап для лежанки. Мы расположились поудобнее и поближе к костру. Я наблюдал за проплывающими облаками, за рябью гонимой по воде лёгким ветерком и наслаждался покоем.

Вечерний лес постепенно наполнялся звоном и гомоном птичьих перекличек. Поскрипывали и стонали раскачиваемые порывами ветра деревья, а иногда далёким эхом отдавался дробный стук дятла. Порывы ветра отгоняли комаров и надоедливо гудящих слепней, но порой застилали глаза едким дымом, приносили жар, и мне приходилось отворачиваться от костра. Вдруг я услышал хруст и звуки напоминающие далёкие шаги, а затем треск и натужный стон падающего дерева. Приподнявшись, я попытался рассмотреть что-нибудь в полумраке между деревьями, но ничего не увидел и снова опустился на импровизированную лежанку.

– Никого там нет, – сказал дед, доставая портсигар – в эту пору ни зверь, ни человек сюда не пойдёт.

Дед Алексей неторопливо размял папиросу, прикурил от тлеющей головёшки и аккуратно положил её обратно в костер. Я смотрел на его сутулую спину, короткие седые волосы и с грустью думал о том, что за последние годы дед сильно постарел. Но, не смотря на возраст, он был энергичен и очень деятелен. Смуглое и словно вырубленное из старого дерева лицо хранило печать мудрости и спокойствия.

Вскоре, дед Алексей прервал мои размышления.

– Люди сейчас стали совсем не те, что были раньше, до войны, да и сразу после войны тоже, – задумчиво сказал он. – Не такие открытые и не такие доверчивые что ли, по крайней мере, в деревне.

– Но, как это, почему? – удивился я.

– Даже не знаю, как тебе объяснить, – сказал дед. – Ну, например, раньше в любую избу хоть днем, хоть ночью мог постучаться незнакомый человек и его всегда принимали как дорогого гостя. Его кормили, поили, может быть, даже делились последним и укладывали спать. Кстати, так очень быстро распространялись новости, без всяких там радио и газет.

– То есть любого незнакомого человека изначально считали другом? – уточнил я, формулируя вопрос по-своему.

– Ну, можно и так сказать, – ответил дед. – Раньше ворота и двери в деревнях часто даже не запирали.

Я вспомнил, что и сейчас у людей в деревне осталась привычка, когда дома никого не было, ставить палку или жердочку наискосок у двери. Дед, безусловно, был прав. Ведь я в детстве хорошо знал многих жителей нашей пятиэтажки. Мы часто ходили друг к другу в гости. Взрослые, встретившись во дворе, обсуждали новости, играли в домино. Молодежь иногда собиралась в команды для игры в волейбол. Сейчас я почти никого не знал дальше своей лестничной площадки. Даже новости своих ближайших соседей я узнавал иногда много времени спустя.

– А сейчас как стало? – на всякий случай уточнил я, уже зная примерный ответ.

– А сейчас ночью тебе вообще не откроют, да и днем не скоро достучишься. А к столу чужого точно не пригласят. Так теперь стало, – печально заключил дед.

– Ну, вот например, в детстве у меня был такой случай, – сказал дед Алексей спустя какое-то время.

Я сел поудобнее и приготовился слушать.

– Я тогда учился, кажется, в седьмом классе. Шла война, и я промышлял как мог, надо было помогать семье, – неторопливо начал рассказывать дед Алексей. – У отца была мелкокалиберная винтовка, я иногда тайком брал её и вместо уроков ходил на охоту. Бывало, что мне крепко попадало за это, но иной раз обходилось.

– А на кого можно было охотиться с «мелкашкой?» – спросил я. – Ведь на большого зверя с ней не пойдёшь.

– Я охотился на тетеревов, на лисиц, в общем, на птицу и не крупного зверя, – пояснил дед. – Конечно, сначала нужно было их найти. Иногда я проходил большие расстояния, но возвращался ни с чем. Но, в тот раз мне повезло. Дело было где-то в ноябре или декабре, но как раз началась оттепель. Утром мне надо было идти в школу, но я не пошел. Я надел на валенки лыжи, взял ружьё и отправился в поля за деревней.

– У тебя были охотничьи лыжи? – заинтересовался я.

– Не совсем охотничьи, – ответил дед Алексей, грустно улыбаясь, – лыжи были самодельные, но широкие и короткие. Ходить на них было тяжелее, чем на фабричных, но и совсем без лыж тоже нельзя.

– Конечно, – согласился я, – А что было дальше?

– Сначала я довольно долго ходил по полю в разных направлениях впустую. Но, наконец, мне попался свежий лисий след. – продолжал рассказывать дед Алексей. – Я шел по нему не один час. Снег был мокрый, рыхлый, и идти было тяжело. Зимой лиса в основном питается мышами, и я надеялся догнать её, когда она остановиться поохотиться. Но я уже совсем выбился из сил, когда далеко впереди увидел лису. Поле было с впадинами и буграми. Они были небольшими, как раз подходящими для охоты. Я спрятался за бугорок, но надо было подобраться поближе. Сначала мне показалось, что лиса ведёт себя как-то странно. Прямо как расшалившийся котенок. Просто тогда, я впервые увидел, как лисица мышкует. Она то припадала к земле, то высоко подпрыгивала. Иногда она с размаху, сильно ударяла по снегу передними лапами. Иной раз полностью зарывалась в сугроб, и снаружи торчал только хвост. Временами она буквально танцевала на задних лапах. Я засмотрелся на лису и надолго забыл об охоте и обо всём на свете. Потом я прикинул расстояние, направление ветра и начал приближаться к лисице. Пришлось сделать изрядный крюк, чтобы подойти к ней против ветра. Я старался двигаться бесшумно. Когда лиса поднимала голову и осматривалась, я замирал неподвижно и ждал, когда она успокоиться.

– Наверное, лиса не различает цветов и видит всё черно-белым? – спросил я.

– Этого я не знаю, но она плохо различает неподвижные предметы. Если не шевелиться, когда лиса осматривается по сторонам, то она может и не обратить на тебя внимания, – ответил дед, поправляя костёр.

– Я знал, что если бы сумел подойти метров на пятьдесят то, скорее всего, не промахнулся бы, – продолжил он, – стрелять со ста метров мешал ветер. Его силу трудно учесть. Наконец мне удалось подобраться к ней на расстояние выстрела, но лиса почему-то решила сменить место охоты и побежала дальше. Пришлось снова её догонять, а потом подкрадываться, когда она остановилась поохотиться. Это повторялось несколько раз, и вся моя одежда промокла от пота и таявшего снега. Уже начинало смеркаться, когда я, наконец, подобрался на расстояние верного выстрела и нажал на спуск.

– А лиса… – начал я, машинально, не зная, что сказать дальше, потому что, мне стало жаль животное.

– Да, просто ткнулась носом в снег, вот и всё, – проворчал дед Алексей и, немного помолчав, продолжил рассказ.

– Я уложил добычу в вещевой мешок и только тогда понял насколько устал. Просто совсем выбился из сил. Увлёкшись охотой, я ушёл слишком далеко от дома. Быстро темнело, а возвращаться надо было километров семь или восемь по моим подсчетам. И это по полям, по снегу, без всяких там дорог. Я решил, что лучше всего будет добраться до ближайшей деревни и попроситься переночевать. Я рассчитывал, что до неё не больше двух километров, если идти напрямую по полю.

– А дорога была далеко? – спросил я, стараясь вспомнить те места.

– На дорогу я решил не выходить, – ответил дед. – Она была в стороне, а я не знал насколько далеко и решил поберечь силы и время. До деревни я добрался уже ночью, весь мокрый и едва передвигая ноги. Не раздумывая, я постучался в первый попавшийся дом, у которого светились окна. Хозяин и хозяйка сразу бросили все свои дела. Они без лишних вопросов, усадили меня за стол и стали отпаивать горячим чаем. Всю мою одежду, промокшую насквозь, тут же развесили и разложили на печи, а мне дали что-то сухое. Хозяин – крепкий такой мужик и видный, сел во главе стола и велел жене принести поесть. Когда она стала носить еду, я понял, что по тем-то временам их семья жила неплохо и даже богато. Понятно, что были солёные грибы и картошка, но были и пироги с разными начинками и варенье и даже рыба. А в ту ночь они не спали, потому что, как раз пекли пироги. Немного отогревшись и придя в себя, я рассказал им о себе. Кто я и откуда, из какой деревни. Конечно, они знали моего отца или слышали о нём, в деревнях все знают друг о друге. Но о моей семье мы не говорили. Хозяин дома оказался заядлым охотником и очень заинтересовался моими приключениями. А когда он понял, что лисицу я добыл, и она у меня в рюкзаке, то совсем разволновался и тут же попросил её показать. Когда я развязал тесёмки и достал лисицу, то даже расстроился. Мокрая, худая и помятая она выглядела совсем жалкой добычей. Но хозяин дома был другого мнения. Он перенёс лису поближе к лампе, и на свету долго её рассматривал, тряс и восхищался мехом. Потом он предложил продать ему лисицу или поменять на продукты, точнее на пироги. Я не раздумывая согласился на пироги и потом ни разу не пожалел об этом.

– Лампа у них была керосиновая, как у нас на чердаке? заинтересовался я. – Или уже было проведено электричество?

– Керосиновая, – ответил дед. – Конечно электричество провели в деревни ещё задолго до войны, но тогда случались перебои. А лампа была помощнее и побольше нашей. У нас ведь обычная «трехлинейка», а у них была, кажется семилинейная. Ну, ты знаешь, у неё фитиль намного шире и светит она ярче.

Разговоры о еде напомнили мне, о том, что мы не обедали и разожгли аппетит.

– Зря мы не взяли картошки, – посетовал я, – можно было бы испечь.

– Да кто ж знал, что мы будем жечь костёр? – удивился дед. – Но кое-что у меня всё-таки есть.

Он порылся в корзине и достал аккуратно завёрнутый целлофановый пакет, в котором оказались два посыпанных солью ломтя хлеба.

Это было как раз то, что нужно. Я отломил кусок хлеба, нанизал на тонкую веточку и принялся обжаривать на костре.

– А дальше что было? – спросил я, когда мы поели. – Тебя сильно ругали дома?

– От тепла и обильной еды меня тогда совсем разморило, и хозяева, увидев это, тут же приготовили мне постель на печке, – продолжил рассказывать дед Алексей.– Уже засыпая, я попросил разбудить меня пораньше, потому что понимал, что дома обо мне будут беспокоиться. Подняли меня ни свет, ни заря – за окнами только начинало светать. Но на столе уже стоял кипящий самовар, и дымились горячие с пылу с жару пироги. Даже не помню, чтобы я ел когда-нибудь что-то более вкусное. Тем временем хозяин достал мой вещевой мешок и принялся укладывать туда пироги. Сначала он засунул в мешок громадный рыбник, а потом стал класть пироги поменьше с самыми разными начинками. Пирогов поместилось в мешок удивительно много. Когда мешок был полон, хозяин поднял его и покачал в руке, как бы взвешивая. Он спросил, доволен ли я обменом. Конечно, я был доволен, можно было и не спрашивать. Поблагодарив хозяев, я отправился домой. Обратно я пошел уже по дороге, а не полем. Хотя по дороге идти было дальше, больше десяти километров. Но ходить по полям и бездорожью напрямик, мне в то утро уже не хотелось. Мешок с пирогами был тяжелым, но я не заметил, как прошел всю дорогу и совсем не устал. Когда я вернулся домой, вошёл в избу и увидел родителей, то ни слова не говоря, стал выгружать пироги из мешка на стол. Все были настолько рады моему возвращению, да и пирогам тоже, что меня в тот раз никто не ругал. Да что тут говорить. Ведь впервые за долгое время вся семья смогла поесть досыта.

– Да, тогда я понимаю, – сказал я, – в такие времена за это не жалко отдать любую добычу. Даже если бы лиса была чернобуркой.

– Чернобуркой эта лиса, конечно, не была, но мех у неё действительно был интересный, – задумчиво проговорил дед. – Она была потемнее, чем у нас обычно бывают лисицы. Даже живот и грудь у неё были серые, а по спине шла темная полоса с сединой.

Костёр уже догорал, и лишь отдельные языки пламени приплясывали на углях и чёрных головёшках. Стало прохладно, а водная гладь пруда замерла в неподвижности и напоминала большое зеркало.

– Человек может бесконечно долго смотреть на огонь, на воду… и на то, как работают другие люди, – припомнил я прочитанное где-то.

– Ага, вот значит, как рассуждает современная молодёжь, – рассмеялся дед Алексей. – Понятно.

Я тоже заулыбался, и подумал о том, что могу ли я быть представителем современной молодёжи в столь серьёзном вопросе?

– Интересно, а животным нравиться смотреть на огонь, на спокойный и ровный, неопасный такой огонь? – спросил я. – Где-то я читал об этом.

– Нет, вряд ли, – подумав, ответил дед Алексей. – Скорее наоборот. Рассказывают, что давно, ещё до войны работал в этих местах почтальон. Он был один на несколько деревень и ездил на велосипеде. Этот почтальон знал все короткие пути и тропинки. Часто ездил из одной деревни в другую лесом и нередко ночью. Однажды он подобрал в лесу совсем маленького волчонка. Скорее всего, его мать убили охотники, а волчонок как-то спасся. Почтальон выкормил, вырастил волчонка и с тех пор его повсюду сопровождал взрослый волк. Собаки в деревнях ненавидели этого волка, но после нескольких стычек предпочитали прятаться, как только он появлялся. Волк сторонился людей и никого не подпускал к себе кроме хозяина. Люди осуждали почтальона и говорили, что дружба с волком добром не кончиться. Почтальон только смеялся в ответ. Он говорил, что теперь у него такая надёжная охрана, что он может не бояться ни зверя, ни человека. Но вот однажды почтальон не успел добрать до одной дальней деревни засветло, и ему пришлось заночевать в лесу. Ночь была холодная, и он решил развести костёр. Но едва он начал разжигать огонь волк сильно заволновался. Он рычал на почтальона, мешал ему подкладывать дрова и всем своим видом показывал, что костер ему очень не нравиться. Но человек не послушался зверя, и когда костёр заполыхал в полную силу, волк бросился на почтальона и загрыз его насмерть.

– Вот это да… вот это друг! – ошеломлённо проговорил я. – И это не смотря на то, что человек его вырастил с самого раннего детства.

– Да, несмотря ни на что, – подтвердил дед. – Люди иногда ошибочно думают, что волка можно воспитать как собаку. Но волк – это совсем не собака, и он никогда не будет собакой.

– Недаром есть пословица «Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит», – вспомнил я. – А что стало с волком?

– Этого волка больше никто не видел. Видимо он ушёл в лес и вернулся к обычной для зверя жизни.

Очень печальная история, но в ней нет ничего такого нового, особенного. И зачем только ты мне её рассказал? – спросил я. – Только настроение испортилось.

– Так, для общего развития, – проговорил дед Алексей, сдержанно и загадочно улыбаясь…

Так уж получилось, что это был наш последний с дедом Алексеем поход в лес и наш с ним последний костёр. Тогда я этого не знал. А если бы знал? Что бы я мог спросить тогда, что сказать? Даже сейчас я не знаю, о чём можно спросить у умудрённого жизненным опытом человека. И что можно сказать близкому человеку, когда видишь его последний раз…

Иногда я вспоминаю тот вечер, и пытаюсь понять, чему же улыбался тогда дед Алексей? И порой мне кажется, что я уже знаю…

 

Посвящение любимому городу

эссе

Те, кто никогда не был в Санкт-Петербурге, надеюсь, захотят в нём побывать, прочитав эти строки. Надеюсь также, что те, кому посчастливилось родиться и жить в этом городе, найдут в них, что-то своё, родное, может быть, ещё никем невысказанное.

Я люблю этот город. Это нельзя объяснить, нельзя передать ощущение, с которым идешь по набережным рек и речушек, восходишь на мосты или устало спешишь по Невскому. Может быть, это можно объяснить тем, что лучшие дни моей юности прошли в этом городе? Дни, когда всё впереди и так мало позади, дни, когда нет ничего невозможного, и так много хочется сделать.

Не раз я размышлял, где истинное лицо Санкт-Петербурга? В светлой тишине музеев, в причудливой вязи и изящных очертаниях архитектуры старого города? Может быть, в ветреных просторах новостроек и гуле подземки? В воскресной толчее проспектов, сдержанной роскоши гостиниц и отголосках эха уходящих с Московского вокзала поездов? Конечно, я не нашел ответа. Думаю, что каждый, будь то коренной житель или гость, соприкоснувшись с Санкт-Петербургом, носит в себе свой собственный неповторимый образ города, добавляя при каждой встрече новые штрихи.

Ещё в раннем детстве, едва начиная себя осознавать, я обращал внимание на старинные здания Санкт-Петербурга, тогда ещё Ленинграда, на чувства, которые они вызывают. С тех пор плавные закругления узких оконных проемов, овальные линии, составляющие неповторимые узоры древней архитектуры, ассоциируются у меня с хором, таинственно и мягко выводящим мелодию без слов.

Трудно вернуться в прошлое, но можно вернутся в Санкт- Петербург. Он, город, помнит всё и поможет вспомнить тебе. Можно пройти по тесным коридорам института, почти не встречая знакомых лиц, посидеть в пустой аудитории, где когда-то был счастлив, не зная этого. Потом в маленьком буфете за чашкой кофе с лимоном, как тогда, опять понимаешь: всё впереди. И это будет правдой, ведь город ждет. И можно снова составить маршрут, чтобы побывать везде, где бывал когда-то или только хотел побывать.

Как описать белые ночи Санкт-Петербурга? Несмотря на поздний час, скверы и набережные полны народа, в неясном свете белеют беззаботные лица. Повсюду слышны музыка, смех. Мосты вот-вот разведут, и наша компания в радостном возбуждении. Бежать ли на ту сторону, будет ли там веселей? А кто-то уже бездумно унесся туда, обрекая себя на разлуку до утра. А утром, когда всё уже угомонилось, только торопливые шаги редких прохожих да урчание и стук хлебных фургонов нарушают тишину.

А потом – день, бесконечно длинный после бессонной ночи. Летний день с горячим блеском золотых куполов, таинственной зеленью вековой патины памятников. Ощущение же простора и раскованности не покидает даже в узких старинных улочках.

С годами Санкт-Петербург растёт, меняется, ломаются привычные устои, не говорю уже о названиях. Но я спокоен за город. Он выше и мудрее суеты минутных, приземленных порывов и, изменяясь в мелочах, хранит что-то главное, составляющее его внутреннюю непохожую сущность. Может быть, это отзвуки мечты и тепло рук людей, построивших и подаривших его нам? А мы что подарим, идущим следом?

А я хожу по своему Санкт-Петербургу, трогаю дома и думаю только об одном: возвращаться сюда снова и снова…

Отдых в деревне

эссе

Летние каникулы я всегда проводил в деревне, от начала и до конца. Городская жизнь быстро забывалась, становилась далекой и нереальной. Это было замечательно! Я уезжал из города, не оставляя ничего такого, о чем следовало беспокоиться. Это чувство сохранялось, когда я уже работал и приезжал в деревню на весь отпуск. Но так было только первые несколько лет. Постепенно накапливались какие-то заботы и обязанности. Они уже не позволяли отключиться целиком и полностью, а жаль.

Каждый год я, как и все мальчишки, с нетерпением ждал начала летних каникул. Но вот свершилось, и мы отправляемся в путь! До мельчайших подробностей я помнил все этапы путешествия.

Сначала около ста километров по железной дороге. Томительное ожидание, когда же, наконец, тронется поезд? Кажется, поехали? Нет – это плавно двинулся соседний состав. Но вот раздаётся гудок, и вагоны со стуком один за другим начинают движение. За окном проносятся городские окраины, дачи, поля, и начинается лес.

Лес – это уже интересно. Совсем скоро мы будем в таком же, только наш лучше. Почему-то я тогда был искренне убежден, что все леса, кроме того, что окружал нашу деревню, как бы ненастоящие, не такие. И они не вызывали особого волнения и восторга. С годами это чувство несколько притупилось, но что-то осталось. И теперь приезжая в знакомые с детства места, я чувствую волнение узнавания.

Следующий этап – путешествие на автобусе. Сначала десять километров до паромной переправы, расположенной немного в стороне от шоссе. Паром, река – это уже совсем другой мир. Сосны на крутых берегах, песчаные откосы и всё возрастающее предвкушение праздника. Праздника каникул! Автобус осторожно въезжает на паром, а паромщик специальным деревянным ухватом цепляет канат и начинает тянуть. Ему помогают мужчины из числа пассажиров. Очень крутой подъём на другом берегу старенький автобус преодолевает с надсадным завыванием. Здесь всё не такое, как в других местах. Песок насыпи яркий и почти красный, сосны вплотную подступают к дороге. Все своё родное до боли.

Оставшиеся двадцать с небольшим километров дорога идет мимо знакомых деревень. Но они совсем не такие, как наша. Наша деревня отличается от других. Она, несомненно, лучшая из всех, как награда в конце пути.

В каждом деревенском доме легко улавливается присущий только ему аромат, с другим его не спутаешь. В нашем доме тоже свой особенный и неповторимый запах. Мне он всегда очень нравился. Из чего он состоит? Трудно сказать. Из запаха печки и дров, каких-то трав и семян и чего-то ещё, может быть, лесного. И, конечно, из запаха хмеля. Раньше его сушили на полу и на лавках, расстелив бумагу.

Радость по поводу нашего приезда была обоюдной и поистине безграничной. Мы пили чай с дороги и, перебивая друг друга, рассказывали новости, делились планами. Потом я отправлялся побродить по дому, по улице и постепенно проникался новой атмосферой. Но вот восторги связанные с приездом улеглись. Начиналась будничная счастливая жизнь, если можно так выразиться.

Мы спешили выяснить, чем сейчас богат лес. Это могли быть какие-нибудь ягоды или грибы, всё зависело от месяца нашего приезда. Начиная примерно с июля в нём всегда было что-нибудь интересное, и хотелось поскорее посетить знакомые места.

Когда бываю в лесу один, нередко возникает чувство неясной тревоги и непонятного волнения. Иногда я запрокидываю голову и просто смотрю на кусочки синего неба и белых облаков в обрамлении еловых лап и вершин. Поскрипывают стволы деревьев, ветер неровно шумит в высоких кронах, а я стараюсь прислушаться к себе. Чувствуется присутствие или приближение чего-то безгранично большого и непонятного, но в этом есть некий отдаленный элемент восторга. Иногда что-то сдвигается внутри, и в какой-то момент мир меняется. Всё вокруг становиться немного другим. Краски кажутся ярче, а звуки яснее. И можно полной грудью вдохнуть свежий пряный воздух, наслаждаясь ароматами, которые минуту назад не замечал. А в том, что казалось обыденным и серым можно, неожиданно для себя, обнаружить красоту и гармонию. Это происходит далеко не всегда. Иногда что-то мешает внутри, стоит комом. Может быть, какие-то нерешенные будничные вопросы. Но неизменно возвращаешься из леса в той или иной мере обновлённым. Поэтому я люблю ходить в лес один, чтобы ничто не отвлекало от общения с ним.

Не меньше радости приносили походы на реку или озеро. Несомненно одним из наиболее важных моментов является подготовка. Особенно если собираешься идти на реку не один, а, по крайней мере, вдвоем или втроем. В результате сборов обычно появляется туго набитый рюкзак. Чего там только нет. Котелок и другая походная посуда. Картошка, хлеб и что-нибудь ещё для ухи и чая. При этом нас всё время не покидают сомнения, всё ли положили, не забыли чего-нибудь? Обычное дело взять соль или сахар в последний момент. Все эти хлопоты того стоят. Много ли есть на свете вещей не уступающих по силе эмоционального подъема костру на берегу реки с близкими людьми, ухе в котелке, печеной картошке и чаю с лесными ягодами? Думаю, при всем многообразии жизни, совсем немного.

Нередко я проводил время на реке один. Придя на берег, с нетерпением разматывал леску и забрасывал наживку в каком-нибудь многообещающем месте. Эти минуты стали самыми волнующими и счастливыми в моей жизни. Наблюдая как дрожит поплавок, «подсекая», когда он уходит под воду, я совершенно терял счет времени. Кульминацией были моменты, когда, опасаясь за туго натянутую леску и преодолевая сопротивление добычи, вытаскивал её на берег. Я заметил, что наиболее крупные окуни из стайки попадаются обычно в первую очередь. Поэтому постоянно менял место ловли, продвигаясь по берегу. Приходилось следить за солнцем, чтобы вернуться домой засветло. Трудно было принять решение, что уже достаточно поздно и пора собираться домой. Такие дни пролетали совершенно незаметно.

Много ли нужно было ребенку для счастья? Гонять на велосипеде и ходить на рыбалку. Тогда я не задумывался о том, что ещё есть дом, где меня любят и всегда ждут. А впереди виделась если не бесконечная, то, по крайней мере, очень длинная жизнь. Жизнь насыщенная важными всем на удивление достижениями и интересными приключениями.

Но уже тогда, учась в начальных классах, я чувствовал быстротечность времени. Однажды мы приехали в деревню в середине мая, и впереди было более трех месяцев каникул. В первое утро я встал рано, жалко было проспать время. Забравшись на печку и глядя на минутную стрелку настенных часов, я долго размышлял. Хотелось навсегда запомнить эти минуты начала каникул. На часах было без пятнадцати девять, но минутная стрелка неумолимо двигалась вперед. Я с грустью понимал, что и в этом году каникулы рано или поздно закончатся, так же, как и все каникулы в прошлом.

Сейчас я имею столько незавершенных дел и неясных вопросов, что мимолетный отдых превращается в ожидание, когда же я смогу вернуться к своим делам? Правильно ли это? Я думаю, нет. Раньше можно было весь год жить ожиданием каникул или отпуска. Теперь же ждать практически нечего. Ежедневная суета берёт, наконец, верх и заполняет всё целиком.

Можно ли в наше время так построить свою жизнь, чтобы хотя бы один месяц в году ни о чем не беспокоиться? Не уверен. Однако дело стоит того, чтобы пробовать снова и снова.

Пробуждение

эссе

Я хочу тебя разбудить. Я очень хочу тебя разбудить, потому что это совершенно необходимо. Разбудить тебя и других – значит спасти. Но сделать это непросто. Есть одна проблема. Дело в том, что я и сам сейчас сплю. Но есть и хорошая новость. Я осознал, понял, что пребываю во сне, а значит скоро, совсем скоро проснусь.

Чувствуя моё скорое пробуждение, и недовольные этим, неподалёку заворочались, начали возиться, какие-то недобрые силы. Похоже, они знают обо мне больше чем я сам и поэтому держатся на расстоянии и не особенно докучают. Но я понимаю, как они опасны. Что ж, хотя бы так, меня это должно устраивать.

Осознав себя во сне, я получил возможность управлять этим сном, но сейчас нет времени этим заниматься. Во-первых, управлять своим сновидением, не имея должного опыта, совсем непросто. Да и результаты, я думаю, смогут проявиться не скоро. Во-вторых, разбудить тебя и других намного важнее.

Почему-то мне кажется, что будить камни или, например, облака нет смысла. Хотя как знать… Будить деревья, траву и другие растения мне тоже не хочется. Наверное, им это и не нужно. Хотя я уже чувствую, что у каждого дерева и у каждого кустика есть свой особенный характер. Он проявляется в различиях изгибов стволов и ветвей, а особенно заметен под ветром. Усеянные листвой ветви раскачиваются в противостоянии со стихией и как будто хотят что-то сказать. А животные? Но ведь они, вероятно, в основном тем и отличаются от человека, что состояние сна,  которое выглядит как бодрствование, является для них естественным и единственно возможным состоянием.

Нет, я должен разбудить именно тебя. Пусть я даже не знаю кто ты.

Обаятельная светская женщина, блистающая в высшем обществе или хранительница семейного очага любовью и лаской, нежно согревающая сердца близких людей? А может быть ты успешный мужчина сделавший головокружительную карьеру или совсем молодой человек только начинающий жить? Я не знаю кто ты, но это неважно. Спастись должны все.

Но если я попытаюсь разбудить тебя прямо сейчас, ты просто рассмеешься мне в лицо и объявишь сумасшедшим. Возможно, ты сидишь за массивным дубовым столом в своем офисе и листаешь новый каталог спортивных автомобилей. Конечно сейчас тебе не до пробуждения.

И дома в окружении резвящихся ребятишек тебе тоже будет не до этого.

Может быть на природе? Когда ты, набегавшись по лесу, умиротворённо расположишься у костра. И будешь задумчиво смотреть на уносящиеся в звёздное небо оранжевые искры. Нет тоже вряд ли.

Да и что я могу тебе сказать?

Спросить: «часто ли ты откладываешь на потом, что-нибудь очень важное для тебя, то к чему тянешься всей душой?» Откладываешь, потому что, действительно, не представляется никакой реальной возможности это сделать. А может быть, просто некогда или некстати, да и окружающие не поймут. Потом. Всё потом. И ты никогда не напишешь картину, о которой мечтаешь. Не научишься играть на фортепьяно и не исполнишь любимую пьесу, не поживешь в далёкой и удивительной стране, о которой столько слышал и читал. Не сделаешь ничего, о чём мечтал…

Или спросить: «делаешь ли ты что-либо неприятное для тебя, неприемлемое, то, что никак не хочется делать, но приходиться?»  Может быть, ты делаешь это каждый день, из года в год, и это выглядит совершенно необходимым. Просто нужно ещё немножко потерпеть, и ещё немножко, и тогда… потом… И в результате ты всю жизнь ходишь на нелюбимую работу, сначала на одну, потом на другую… А всё свободное время проводишь с очень важными и нужными, но такими неинтересными, а то и раздражающими людьми.

Откуда тебе знать, что нет никакого потом, а есть только здесь и сейчас? Этому не учат ни школе, ни на улице. Это знают только пробудившиеся от сна или готовые к пробуждению.

Или, может быть, просто попытаться объяснить тебе, что жизнь – это сон? И что она, в конце концов, разочарует и обманет тебя и всё равно закончиться, когда ты этого совсем не ждешь? А если и будешь ждать, поможет ли это тебе? Объяснять до тех пор, пока тебя не проймёт, пока ты не посмотришь на меня круглыми и белыми от понимания и ужаса, а может быть, и от бешенства глазами?

Или лучше рассказать тебе про вселенную и солнечную систему?

О том, что рано или поздно погаснет солнце, а все точно знают, что оно погаснет, но стараются об этом не думать.

Рассказать тебе про вселенную в далёком, по нашим меркам, будущем?

Про нашу разбегающуюся во все стороны вселенную, в которой уже не будет ни человечества, ни памяти о нём, ни каких либо его следов… Ведь спящий человек не способен во всей полноте испытывать столь спасительные и созидательные чувства любви и сопереживания и не может сохранять то, что имеет. На самом деле он  не имеет ничего.

Что нужно сказать или сделать я не знаю. Но вот-вот проснусь, и буду знать. И тогда я разбужу и спасу тебя и других.

Но вот одно давнее и неясное сомнение оформилось, наконец, в отчётливую мысль: «Для того чтобы спастись каждый должен проснуться сам. Только сам».

Но ведь, наверное, можно как-то помочь? Ну, хотя бы чуть-чуть?..

Я уже просыпаюсь и сейчас буду всё знать.

На самом краю возможностей осознания я уже уловил потрясающие отблески чего-то светлого и бескрайнего. Отблески подлинной реальности, истинной радости и свободы, грядущего покоя и умиротворения.

Эти отблески – предвестники ослепительного и ошеломляющего шквала истины.

И к моей груди уже слегка прикоснулся солнечный зайчик тихой радости и покоя.

Вот-вот… уже сейчас!..

 

Миссия

эссе

Почти пять миллиардов лет планета вращалась вокруг своего светила. Судя по всему ничто не мешало ей продолжать движение ещё, по крайней мере, столько же времени.

На планете было то, что люди называют жизнью. Именно этим она, главным образом, и отличалась от других небесных тел в своей солнечной системе.

Планета давала приют многим, в том числе и ему…

Конечно, в первую очередь нужно было просто выжить. В прошлом очень многим не повезло с этим, но его это уже не касалось. Он приземлился удачно и условия в месте посадки оказались вполне подходящими для того, чтобы начать подготовку к выполнению миссии.

Вопрос о качестве обнаруженных питательных субстанций решался просто, как правило, опытным путём. Он мог заболеть, в худшем случае погибнуть, но выбора не было.

Миссия должна быть осуществлена во что бы то ни стало. Главным в его жизни было выполнение миссии. Если, конечно, сам факт такого скромного и незаметного для многих существования можно назвать жизнью.

Время от времени ветер приносил понятные ему свидетельства о собратьях, которые высадились также успешно и не погибли. Они находились где-то не очень далеко, но в тоже время и не так близко. Но и это ограниченное взаимодействие способствовало решению задач его, теперь уже не столь одинокого, служения.

Ради выполнения миссии он появился на свет и после реализации должен был умереть. Хотя, может быть, и не так быстро. Но эти обстоятельства его не волновали в прямом смысле слова. Длинные летние дни он проводил греясь на солнце. Распахнув навстречу свету и теплу всё своё естество, неспешно поворачивался следуя движению светила. Днём он не прятался даже от настырных и докучливо жужжащих насекомых. Ночами же укрывался от посторонних глаз, и сливаясь с окружающей средой, был практически незаметен.

Всё его существо было подчинено великой цели. Пока жив, возможность неудачи не подразумевалась и не допускалась ни при каких обстоятельствах.

Механизм принятия решений ведущих его, опять же, к выполнению миссии был прост и категоричен. Люди вряд ли назовут этот механизм мышлением. Ведь для этого им нужно обнаружить привычные для них и многократно описанные в научных трудах признаки разума.

Он делал всё правильно и когда, наконец, наступил день реализации, всё прошло успешно. Теперь от него уже ничего не зависело, в свои права вступил его величество случай…

Так уж получилось, что в момент выполнения миссии я оказался рядом. Это позволило мне на мгновение увидеть окружающий мир с новой и непривычной точки зрения. Я испытал чувство глубокой симпатии, и теперь хочу сказать об этом несколько слов.

Рядом с крыльцом моего дома, на пригорке открытом солнцу и ветрам, рос одинокий одуванчик. Однажды он покрылся пышной пуховой шапочкой, напоминая о приближении осени. Позже я увидел, как сильный порыв ветра наклонил цветок, и вверх взметнулись десятки, а может быть и сотни, маленьких и белых, пушистых парашютиков.

Каждый из крохотных парашютистов имел полную информацию о том, что ему следовало делать приземлившись.

Миссия была завершена, и от цветка больше ничего не зависело.

Манящие вершины

эссе

Когда сумерки неторопливо спускаются на окраину города, трудно уловить момент их превращения в ночь. И если в это зыбкое переходное время смотреть на близкие вершины расположенных немного в стороне деревьев, их вид может вызывать необычные и волнующие чувства.

Кроны целого ряда высоких стволов, навсегда согнутые ветром в одном направлении, тревожно выделяются на фоне тёмно-синего, почти чёрного неба. Чтобы увидеть верхушки деревьев приходиться поднять голову и некоторое время всматриваться. Ведь они тоже темны и почти сливаются с небом, которое уже слегка украшено звёздами.

Но когда удаётся различить их наклоненные и крупные силуэты, порой возникает тревожное и щемящее чувство или предчувствие. Как будто случайно соприкоснулся с чем-то недоступным пониманию, далёким и в тоже время близким, манящим куда-то и напоминающим о вечности. И уже почти наяву слышен хор, неторопливо выводящий неуловимую неземную мелодию. Это как предчувствие чего-то очень важного, но неведомого и всё время ускользающего.

А внизу уже засветились окна, кое-где зажглись фонари и заливают тропинки и неровные тротуары неярким желтоватым светом. И что-то иногда отвлекает и возвращает на землю. Но взгляд при первой же возможности вновь устремляется к небу и ищет знакомые уже очертания наклоненных вершин, чтобы снова и снова улавливать притягательное ощущение вечности. Это тревожное, но манящее чувство, скрывает где-то в своих непостижимых глубинах сдержанный восторг.

Дневная прогулка по летнему лесу может вызывать похожие, но немного иные чувства. Неровные зеленые волны у далёкого горизонта окутаны синей дымкой. На фоне голубого неба, усеянного разбросанными по нему белыми облаками, отчётливо выделяются рваные силуэты высоких сосен. Кажется они хотят что-то сказать или напомнить о чём-то важном. Но никак не получается понять о чём, и остаётся лишь чувство неясной тревоги и робкое предчувствие восторга. В такие минуты, порой неосознанно, может возникать чувство глубокого единения с природой и с чем-то неизмеримо большим чем ты сам. Чувство сопричастности ко всему происходящему вокруг.

И тогда хочется с усилием погладить жёсткую и шершавую кору ближайшего дерева, чтобы яснее осознать и зафиксировать своё присутствие здесь и сейчас. Ведь, если не присутствовать в мире достаточно осознанно и осмысленно, всё происходящее остаётся не более чем сном.

Если быть в достаточной мере чутким и внимательным к подобным ощущениям, то лес всегда готов к общению, в любое время года и в любое время суток. И, конечно, к этому всегда готово небо, неважно звёздное или грозовое. Да и всё что мы называем природой всегда готово к общению с нами. А по большому счёту это чувство можно носить в себе всегда. И тогда даже ходить никуда не нужно, точнее необязательно.

Поэты, художники, и, конечно, композиторы кое-что знают об этом. Снова и снова создают они бессмертные произведения, находя вдохновение и подсказки в источниках никому неведомых, и, порой даже им самим непонятных. Но их творения, каждое по-своему, преломляют и отражают чувства. Тем самым они приближают нас к восприятию, а порой и к пониманию, неосознаваемых и непознанных граней бытия…

 

«Сода-солнце» спустя десятилетия

эссе

Совсем недавно я начал читать фантастическую повесть «Сода-солнце» и вскоре с удивлением понял, что уже читал её, но очень давно. Сразу взяв повесть «Самшитовый лес» я прочёл пролог и понял, что и её тоже читал. И тогда нахлынули воспоминания. Оказалось, что моё знакомство с творчеством Михаила Анчарова началось ещё в подростковом возрасте.

В то время я читал запоем практически всё, что попадало под руку, и был записан во все библиотеки города, куда меня только пускали. Надо сказать, что всем другим жанрам я предпочитал фантастику, которую было не так легко достать. Помню, я испытывал чувство истинного восторга, держа в руках ещё не прочитанный сборник фантастики.

Конечно, я не мог пройти мимо фантастических произведений Михаила Анчарова. Должен признаться, что тогда я не особенно запоминал имена авторов книг, которые читал и именно этим обязан своему недавнему удивлению.

Тогда меня больше всего увлекали интересные сюжеты, а описания природы и длинные рассуждения я привычно пропускал. Но произведения Михаила Анчарова я сам того, не замечая, читал по-другому.

В повести «Сода-солнце» с тех давних пор мне запомнился в основном несложный сюжет и очень простой, и ясный язык изложения. Некоторые места, где идут рассуждения о человеке и о творчестве, я тогда посчитал очень важными для себя, но несколько сложными. Перечитав их несколько раз, я решил позже обязательно вернуться к ним снова но, к сожалению этого не сделал.

Повесть «Сода-солнце» оставляет после прочтения чувство чистоты и света. Как будто вся она пронизана солнцем. Очаровывает тонкая и озорная ирония в тексте.

По сюжету повести признанный учёный, и бывалый археолог ещё в пору своей юности знакомится с необычным романтиком. Все зовут этого романтика Сода-Солнце. Создаётся впечатление, что для него нет ничего невозможного, настолько глубоки его рассуждения и необычны поступки. И не сразу понимаешь, что он не стареет и спустя десятки лет остаётся молодым. Неожиданно появляясь и столь же неожиданно исчезая, Сода-Солнце всегда вносит некоторый беспорядок в привычную и размеренную жизнь. Но при этом он неизменно пробуждает в людях истинные чувства, жажду поиска и творчества.

В то давнее время мы часто и порой горячо обсуждали прочитанное. Старались понять мотивы поступков героев произведений и размышляли, как могли бы поступить сами на их месте. И, конечно, мы мечтали о будущем и были уверенны в том, что оно будет прекрасным.

Тогда, мы называли это будущее «коммунизмом» и не знали другого подходящего определения. Но мы понимали его, не совсем так, как учили в школе. Не торопились вступать в комсомол и по возможности избегали участия в  коммунистических субботниках, а тем более в первомайских демонстрациях. Мы называли тогда подобные мероприятия «показухой». Но было ясное понимание, что возможна другая жизнь, в которой всё устроено справедливо и все люди по настоящему счастливы.

Михаил Анчаров в своих произведениях давал надежду на то, что рано или поздно наступит действительно светлое будущее человечества. Он даже указывали пути к нему.

И важнейший из путей в том, что творчество – это  основной способ жизни и, следовательно, в творчестве её смысл.

Так, например, в самом начале повести «Сода-солнце» он устами своего героя ставит вопрос, на которых сейчас в реалиях становления общества потребления далеко не каждый сумеет ответить: «Потом однажды человек оглядывается и видит – идет трезвая жизнь, люди заняты повседневностью. Ну, а дальше что? Из-за чего хлопотать? Еда? Одежда? Интересные поездки? А куда поездки? Дальше старости не уедешь, и все, что положено увидеть тебе на твоем отрезке дороги, ты увидишь из окна вагона …».¹

Практически вся повесть «Сода-солнце» является ответом на поставленный вопрос, а в самом её конце даётся исчерпывающее, на мой взгляд, объяснение: «У всех нас есть чувство, что человек может быть лучше, чем он есть. А что значит быть лучше? Это значит соответствовать основным условиям своего существования. А основные условия для человека – это другие люди, отношения с которыми постоянно искажаются его и их вожделениями. Однажды я видел, как три тысячи человек слушали старичка, который сидел спиной к публике. И это были совсем другие люди, не те, которых я знал раньше. Старичок на органе играл Баха. И тогда я подумал, что если сейчас человек иногда бывает таким, то когда-нибудь он таким будет всегда. И если для этого надо стать музыкантом, художником или поэтом – в общем органистом, то я хочу им стать, чтобы тормошить души и готовить те времена, когда люди наследственно станут такими, какими они сейчас бывают в момент творчества».²

Насколько себя помню, я всегда был убеждён в том, что каждый без исключения человек по-своему талантлив. Задача человека лишь в том чтобы открыть в себе этот талант и творить на радость себе и другим людям. Но лишь перечитав повести Анчарова, я вспомнил, когда впервые задумался об этом и понял, откуда во мне эта уверенность.

К сожалению, появились  поколения молодых людей, которым имя Михаила Анчарова ни о чём не говорит. Его книг нет в школьной программе, с экранов телевизоров в постсоветское время постепенно исчезли поставленные им фильмы и спектакли. 

И радует то, что сейчас, несмотря на новые реалии Михаила Анчарова многие помнят и в Москве регулярно проводятся Анчаровские чтения. В Интернете немало ресурсов, где почитали творчества Михаила Анчарова, выкладывают информацию о нём, делятся впечатлениями и организовывают встречи.

Теперь спустя десятилетия уже понятно, что творчество Михаила Анчарова не подвержено влиянию времени и сохраняет свою значимость.

Известный социолог, профессор В.И. Ильин охарактеризовал  российскую реальность  начала XXI века следующим образом: «В стране сформировалась такая социальная система, в которой деньги и материальные ценности стали почти единственным мерилом жизненного успеха…».³

Поэтому сейчас творческое наследие Михаила Анчарова не менее, а может быть даже и более актуально, чем в середине и конце прошлого века.

И дело даже не только в том, что всё оно пронизано гуманизмом, верой в человека и его лучшие качества. Всё дело в личности Михаила Анчарова. Ведь он и был тем самым музыкантом, художником и поэтом, о котором писал, и который «тормошит» души и делает людей лучше.

_____________________________________________________________________________

1. Анчаров М. Сода-солнце. М.: Молодая Гвардия. 1968. (Библиотека советской фантастики). С. 5.

2. Там же. С. 46.

3. Ильин В.И. Общество потребления: теоретическая модель и российская реальность // Мир России. 2005.  Т. 14. № 2. С. 3-40.  

Светлые своды. О романе Галины Щекиной "Графоманка"

Меня, как и многих читателей и литераторов, интересуют произведения, претендующие на престижные литературные премии или отмеченные ими. Хочется понять, чем они отличаются от других, какие имеют особенности.

Хотя, по-моему, очевидно, что присуждение премии может и не являться абсолютным показателем, гарантирующим эстетическую ценность произведения или его социальное признание. Успешными могут оказаться авторы, произведения которых наиболее соответствуют определённым канонам.

Галина Александровна Щекина известна как успешный прозаик, драматург, поэт и общественный деятель. В 2008 году её роман «Графоманка» вошёл в шорт-лист финалистов национальной премии «Русский Букер». В 2009 году роман «Графоманка» был выдвинут на соискание премии «Национальный бестселлер».

Прочитав несколько страниц романа «Графоманка», я понял, что попал в такое положение, когда, не дочитав книгу, трудно отвлечься и сосредоточиться, на чем-то постороннем.

Произведение затягивает динамикой, достоверностью, необычным языком повествования и незнающим границ юмором.

Чувствуется, что роман в определённой степени автобиографичен. «…В главной героине, безусловно, есть часть меня...» призналась Галина Щекина в интервью, которое записала Елена Легчанова. Так же она сообщила, что роман писался долго и подвергался переделке, изменяясь вместе с автором.

Название романа символично и, по-моему, очень точно отражает суть произведения. В названии чувствуется не только ирония и самоирония, но и понимание автором мощи своего творческого потенциала.

В центре повествования судьба женщины – писателя. Являясь никому не известным прозаиком, Ларичева страстно пытается пробиться к читателю и быть услышанной. Но всё осложняется тем, что семья и работа практически не оставляют ей ни сил ни времени на творчество. Она пишет по ночам и порой засыпает прямо на клавиатуре компьютера.

После описания посещения Ларичевой поликлиники и общения с персонажами такими как «крахмальная» медсестра, после родительского собрания и воспоминаний о похоронах коллеги Поспеловой «с чужой оранжевой помадой на губах» за судьбу героини романа становиться как-то тревожно.

Но постепенно выясняется, что Ларичеву окружают, в общем-то, не плохие люди.

Мудрый и всё понимающий муж, всегда готовая помочь и поддержать замечательная подруга Забугина. Да и начальство относится к Ларичевой вполне благосклонно.

В чём же тогда проблема? По-моему, в том, что у Ларичевой необычайно сильно развита способность к сопереживанию. Ларичева переживает эмоции и чувства другого человека как свои, то есть является эмоциональным эмпатом. Об это прямо говорит автор: «…она плакала от неведомой радости. Оттого, что чужая радость лучше своей». Героиня романа может и не задумываться об этом, но позже она размышляет: «Когда один другому может что-то дать – только это чего-то и стоит!» И вот она берёт на себя боль Батогова, а в том, как это происходит, есть что-то мистическое. Не считаясь со временем и затраченными усилиями, помогает Упхолову. То есть находит себе проблемы там, где другой человек, не увидит даже малейшего повода для беспокойства.

По-моему, способность к эмпатии – одно из самых замечательных человеческих качеств. Ведь на другом конце шкалы полное равнодушие к несчастью других. А это уже душевная пустота и бездуховность.

В трудные минуты на помощь героине романа часто приходят близкие люди. Когда Ларичева, глубоко разочарованная семинаром, рассказала об это мужу, тот её успокоил: «Талант всегда самодостаточен, дорогая. Ему не нужны никакие семинары, никакие комментарии сторожевых псов культуры. Никакие интеллектуальные подпорки».

Как автор могу сказать, что иногда хочется написать рассказ ради одной-единственной фразы. Обоснованно вплести её в сюжет и постараться что бы она не «терялась» при чтении. Фразы именно такого порядка, как цитаты, приведенные выше.

Роман «Графоманка» буквально насыщен подобными замечаниями и наблюдениями.

Ларичева упорна в достижении своих целей и стремится избегать компромиссов: «Надо садиться работать, настучать Радиолову новый материал. Пусть не так, как он понимает. Пусть пока хотя бы так, как понимает автор. А то начнешь себя ломать, чтобы понравиться, и конец, тебя подстригли. Сама не поймешь, где ты, где Радиолов».

Но когда это необходимо она старается проявлять гибкость и автор пишет об этом: «Ларичева промолчала. Она пыталась притворяться. Надо было притворяться, чтоб не били по больному месту слишком часто».

В ходе развития действия романа жизненные проблемы Ларичевой становятся всё сложней, их число множится. И вот уже возникает непреодолимое непонимание со стороны близких людей. Всё это сплетается в тугой клубок, который измученная героиня романа не в силах распутать. На пике этого напряжения Ларичева принимает решение бросить писать. Жизнь без творчества теряет краски и смысл, и героиня старается заполнить пустоту, погружаясь в быт.

Но, по-моему, имеется достаточно оснований полагать, что позднее Ларичева продолжит литературную деятельность. Ведь Галина Щекина пишет: «Ларичева не знала, что у ее хвори есть простое название – творческий кризис». Одной из композиционных особенностей романа является открытый финал. Но, несмотря на это, финал приносит чувство облегчения, ведь он насыщен позитивными событиями, просто подталкивающими героиню романа к возвращению к творчеству. И мы оставляем Ларичеву пребывающей в несколько возбужденном, активном и деятельном состоянии…

В ходе повествования брови Ларичевой нередко застывают «горестной крышей». Яркий и зримый образ. Перед глазами встаёт лицо героини, которая бесконечно удивлена, а часто и огорчёна происходящим в окружающем мире. Эта способность Ларичевой искренне удивляться неоднократно подчёркивается автором: «Ларичева шла и соображала, почему это из жизненной правды не вытекает художественная», или позднее: «Она тогда ужасно удивилась и спросила: “Это тоже только для членов комиссии?”». И, наконец, описывая детские воспоминания героини, Галина Щекина прямо сообщает: «Но Ларичева ничего не боялась, только трясла гривой да смотрела на всех изумленными серо-зелеными глазами. Таковой Ларичева осталась и до сих пор. Удивление вело и ведет ее…».

Мы видим, что главная героиня романа – зрелая замужняя женщина, занимающая ответственную должность в статуправлении, воспитывающая двоих детей, писательница – сохранила яркость восприятия, непосредственность, и даже некоторую наивность свойственные юности. Осознание этого феномена даёт читателю возможность лучше понимать Ларичеву, её переживания и поступки и уже вряд ли позволит оставаться равнодушным к судьбе героини.

Иногда произведение «Графоманка» почему-то называют повестью. По-видимому, имела место некоторая жанровая неопределённость. Произведение «Графоманка» обладает достаточно большим объёмом, охватывает значительный период времени, и, по-моему, по совокупности основных признаков, является романом.

Можно рассмотреть эти признаки:

– в произведении нашли своё отражение значимые социально-исторические события и процессы – перестройка и предперестроечный период. Эти события оказали прямое влияние на жизненные перипетии Ларичевой, а участие в литературной жизни и семинарах вовлекло её в этот процесс;

– проблематика произведения охватывает широкий круг вопросов. Отдельные герои выражают личные мировоззренческие позиции и всеобъемлющие философские идеи, на фоне которых полнее выявляются личные качества Ларичевой и её индивидуальность.

По-видимому сомнение может вызывать только наличие единственной сюжетной линии. Но она сильно размыта воспоминаниями, размышлениями героини и вставками, содержащими порой целые литературные произведения.

Впечатляюще описаны сны героини. Но, по-моему, яркость этих описаний несколько затушевана оттого, что они размещены в очень экспрессивном и самодовлеющем тексте. Дополненные и выделенные в самостоятельные главы, а то и в параллельную сюжетную линию они, возможно, могли бы заиграть новыми красками, получить дополнительные смыслы. Пожалуй, то же самое можно сказать и об описаниях детства Ларичевой.

Так же это позволило бы несколько разгрузить и упорядочить основную сюжетную линию, сделать её ещё более яркой и выпуклой.

Наличие параллельной сюжетной линии открывает для автора новые возможности, нереализуемые при существующей в романе композиции сюжета, несмотря на всё богатство используемого материала.

Так, например, в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» присутствуют три параллельные сюжетные линии. Две из них переплетены между собой и посвящены событиям, происходящим в Москве в 30-х годах. Третья описывает события, происходящие в Иерусалиме почти два тысячелетия назад.

С первых же строк роман приводит в изумление необычным языком. Повествование насыщено целым спектром изобразительных средств. Автор широко использует разговорные слова, просторечия, жаргонизмы и сленговые понятия различных социальных групп. Наряду с этим текст наполнен тропами и стилистическими фигурами. Это с одной стороны, усиливают экспрессивность повествования, с другой – делают его более выразительным. Чтобы обнаружить эти художественные приемы достаточно, открыть роман практически на любой странице. При этом различные изобразительные средства могут успешно применяться в пределах одного высказывания, и даже одного предложения, взаимно дополняя друг друга: «…Автобус езгал, как сало по сковородке. Все позеленели в свете нового дня…»

Особое внимание привлекают яркие выражения с редко употребляемыми словами, имеющие в своей основе диалектизмы, адаптированные к современным условиям: «…намелькивала у начальства в глазах…», «Удаляясь, не меньшает, потому что растет…», «…по сверкучим сугробам…», «…Автобус езгал…» и подобные этим.

Но наиболее интересны, по-моему, такие выражения как: «…спасибая на ходу», «…вихрево носятся мимо санки». Они вполне понятны читателю и способствуют усилению эмоциональности и экспрессивности повествования.

По-видимому, такие лексические единицы как: спасибая, вихрево, следует рассматривать не с точки зрения их соответствия языковым нормам – как совокупности традиционных правил, а как результаты словотворчества.

Это напоминает творческую деятельность Велимира Хлебникова придумавшего слова: «крылышкуя» и «лебедиво». Слова довольно необычны и возможно, поэтому не прижились в языке. Но они позволили создать яркое и образное стихотворение, которое стало одним из наиболее известных и успешных произведений автора.

Роман изобилует насыщенными, отточенными и не лишёнными юмора диалогами, которые наряду с повествованием позволяют во всей полноте раскрывать характеры героев. Например:

«…– Да что мне Губернаторов? Он меня задавил своим интеллектом. Ошо Раджниш, медитативная йога, нью-эйджевская музыка… Боюсь я этого всего. Меня трясет даже.

– А ты терпи, авось и поумнеешь. Он зато целует хорошо.

– Да что я, марионетка? Ртом целует, а глазами за темными стеклами смотрит, какое выражение лица. Боюсь.

– Тебя не исправить…»

Местами диалоги и описания настолько откровенны и даже грубоваты, что могут вызвать недоумение у щепетильного и взыскательного читателя или критика. Но ведь это сама жизнь бурлит, вздымается и порой, как бурная река, выходит из берегов.

Но в какой-то момент, читая, вспоминаешь, что автор романа – поэт: «…Бредет через траву, хлопая широкой рубахой. Удаляясь, не меньшает, потому что растет и вытягивается на ходу, тяжелеют отброшенные за спину волосы в ровном жгуте. Глаза распахиваются, как вода за кручей…»

Лейтмотивом через всё произведение проходит образ – «светлые своды». Образ вызывает ассоциации связанные с чем-то храмовым, сакральным, таким местом, где всё происходящее преисполнено глубочайшего смысла и значимости. И в этом чувствуется горькая ирония автора, скрывающая его разочарование происходящим под этими сводами в действительности.

Но сам факт присутствия образа – «светлые своды» в романе, привносит, по-моему, и элемент надежды. Так как он может рассматриваться, в том числе, как символ возможностей, нереализованных или утраченных.

Читателю постарше это может, кроме того, напомнить слова популярной в свое время песни «Школьные годы» на стихи Евгения Долматовского из детской музыкальной комедии «В нашем городе», которая вышла в 1959 году. В произведении немало подобных аллюзий и метафор, заставляющих читателя задуматься.

Таким образом, в романе с чрезвычайной достоверность показан литературный процесс, с характерными для своего времени особенностями, с позиции рядового литератора – Ларичевой. Это достигается, в том числе, реалистичным и выпуклым описанием жизненных перипетий, глубоких переживаний и бытовых проблем героини.

Но вот перевёрнута последняя страница романа «Графоманка» и проходит понимание того, что позднее его нужно перечитать. В произведении поднято такое количество важных вопросов и скрыто столько подводных течений что, по-моему, просто невозможно сразу все охватить, и осмыслить. А они – эти вопросы, безусловно, того стоят.

Палитра Михаила Жаравина

эссе

Литературу и особенно поэзию нередко сравнивают с музыкой, рассматривая их связь, общность и различия. Это вполне справедливо, но в отношении Михаила Жаравина и его творчества мне ближе образ художника – художника слова. Предпосылкой тому служат богатая палитра изобразительно-выразительных средств его литературного языка и владение разнообразными техниками и стилями письма.

Впервые познакомившись с прозой писателя, его рассказами, я был несколько ошеломлен. Зная, что он пишет о простых людях, жителях города и деревни я настроился на чтение того, что принято называть "деревенской прозой". То есть на чтение достаточно простых и понятных текстов, уже не таких волнующих, благодаря известной, и ставшей привычной, тематике.

Но это было "ловушкой" – ожиданием жанра.

Герои произведений Михаила Жаравина действительно просты и понятны, как соседи по даче или лестничной площадке, как люди, которых встречаешь и видишь каждый день. Но по воле автора они нередко оказываются в невероятных фантастических ситуациях, борются с мистическими проявлениями зла, живут на грани безумия, а иногда и переходят эту грань как, например, в рассказах: "Сын приехал" и "Сердечная рана". Проза Михаила Жаравина выглядит необычно, но при этом, затрагивает самые потаённые струны души и открывает столь тёмные уголки сознания, куда не каждый решается заглянуть. Во всяком случае его проза не оставляет читателя безучастным наблюдателем и, следовательно, вполне достигает своей цели.

Поэтому не удивительно, что творчество Михаила Жаравина с течением времени не теряет актуальности, а напротив вызывает всё больший общественный резонанс. Регулярно проводятся большие и малые Жаравинские чтения, выездные литературные семинары, встречи с читателями… Перечень мероприятий посвященных памяти Михаила Жаравина этим далеко не исчерпывается и может послужить материалом для отдельных статей.

Стремление выявить и обозначить хотя бы некоторые из основных отличительных особенностей литературного произведения неизбежно приводит к вопросу о его жанровой принадлежности.

Желая понять, в чём секрет притягательности прозы Михаила Жаравина, я в первую очередь подумал о смешении литературных жанров и направлений в его произведениях. Которое может проявляться в добавлении мистических и фантастических элементов в сугубо реалистичные обстоятельства и бытовую обстановку жизни его героев. А широкое использование диалектизмов и тропов придаёт каждому рассказу необычайную достоверность и яркость. При этом все тексты пронизаны порой мрачноватым, но иногда просто искромётным юмором. Конечно, смешение жанров и стилей мощный прием, которым нередко пользовались классики, но видимо это не главное.

По-моему, основная причина столь устойчивой популярности прозы Михаила Жаравина в её глубоком психологизме. Автор подробно отображает внутренний мир, оттенки переживаний и мысли персонажей, иными словами, проводит тщательный психологический анализ. И часто изобразительно-выразительные средства в его прозе служат главным образом именно этой задаче – максимально полно и достоверно показать психологическое состояние героев в разных, часто предельно критических, жизненных ситуациях.

В литературоведении встречаются различные классификации форм психологизма. Часто выделяют три большие группы приёмов психологического анализа, к которым можно свести все остальные: прямую, косвенную и суммарно-обозначающую.

В прозе Михаила Жаравина используются все известные приёмы психологического анализа и практически в любом произведении писателя можно найти все его основные формы.

Например, в рассказе "Волчья морда" автор широко использует прямую форму психологизма, в которой характер героя показывается "изнутри". При этом отображается внутренний мир персонажа, приводятся внутренние монологи, чувства и переживания, описываются мысли.

Рассказ начинается с большого по объему внутреннего монолога героя произведения: "Эх, Надя! Опять у нас неладно. Сердишься… Ну виноват я, виноват!.. ". Постепенно внутренний монолог приближается к логическому завершению: "…Сердце изобразить хочу, а внутри его – змейку над чашей! Надя сразу поймет: моё сердце принадлежит ей!..". Автор детально воспроизвёл процесс логического развития мыслей и чувств персонажа, когда одно последовательно вытекает из другого. В этом проявляется ещё одна форма психологического анализа – диалектика души.

Далее в рассказе можно выделить характерный пример косвенного психологизма, который, в общем случае, заключается в описании внешности героя, его привычек, поведения, мимики, диалогов. Так же могут использоваться описания природы и деталей интерьера. Здесь психологический анализ проводится внешним по отношению к персонажу повествователем: "Лицо старика перекосилось, заросший седой щетиной подбородок отвис, губы заподрагивали, глаза заслезились. Авдеич молча встал и ушел к шалашу".

И сразу следует текст с суммарно-обозначающим выражением психологизма, когда чувства называются в авторской речи, но не описываются: "С испорченным настроением я косил еще с полчаса".

Большую часть рассказа "Я в квадрате" занимает внутренний монолог героя, это очень эмоциональные тексты, часто несколько спонтанные с хаотичным движением мысли. То есть уже с признаками потока сознания: "Я боюсь. Шестую неделю он преследует меня, говорю – он, но что это на самом деле – не знаю, с одинаковым успехом о нем можно сказать – она, оно... Я говорю – «он», в моем сознании это невидимка, мутант, существо мужского пола..."

Приведены примеры из рассказов, написанных от первого лица. В произведениях от третьего лица ещё больше возможностей для глубокого психологического анализа. Автор может занять позицию "стороннего" наблюдателя и без ограничений демонстрировать читателю внутренний мир не одного, а нескольких персонажей.

Хочется обратить внимание ещё на один примечательный и несколько парадоксальный приём психологизма – умолчание. Например, в рассказе "Фиолетовое солнце" так описывается реакция отца на действия сына Сергея: "Распили дома с отцом бутылку горькой. Серёжка взялся за шубу.

– К ней? – спросил отец.

– К ней, батя.

Покачал отец головой, но не сказал более ни слова".

Здесь автор не сообщает, "умалчивает", о чём думал отец и какие испытывал чувства. Тем самым читателю предлагается додуматься обо всём самому. Читатель глубже вовлекается в действие и фактически сам проводит психологический анализ.

В рассказе представлена, казалось бы, вполне обычная история но, по-моему, она может приводить читателей к неоднозначным и не очевидным выводам. Главный герой повествования – Сергей, потворствуя своим желаниям, руководствуется скорее инстинктами, а не разумом или чувствами. Осознав свою ошибку, он всеми силами пытается её исправить, но уже не имеет такой возможности. Казалось бы, Сергей неплохой человек, но после первого знакомства с его внутренним миром остаётся неприятный осадок. Концовка рассказа, по-моему, несколько неожиданна, а автор, описывая новый положительный образ героя, допускает лёгкую иронию. Но к каким бы выводам и оценкам не пришёл читатель ему предстоит проделать определённую внутреннюю работу.

Создание психологических портретов не является для Михаила Жаравина самоцелью. Они служит более глубокой задаче писателя: показать духовное перерождение человека прошедшего через горнило сложных или опасных жизненных ситуаций.

Так и в рассказе "Волчья морда" главный герой повествования – Алексей, в начале грубо и небрежно относится к окружающим его людям. Нередко напившись до беспамятства, он выкрикивает жене страшные угрозы и оскорбления, ему приятно видеть испуг Авдеича и чувствовать своё превосходство над ним. Даже пса он сумел обидеть, натравив на него рассерженных ос. При этом Алексей каждый раз искренне сожалеет о своих деяниях, но читатель видит, что его раскаяние не так уж глубоко.

Описание главного героя, окружающей обстановки и развитие сюжета даны столь реалистично, что даже мистические события, пугая своей достоверностью, органично вписываются в повествование.

Проведя бессонную ночь поистине в ужасающих испытаниях, Алексей и Авдеич возвращаются домой, и встречаются с Надей. Мы видим что Алексей стал совсем другим человеком, в нём произошел глубокий душевный перелом и этот факт не вызывает сомнений: "Я утешаю её и обещаю жить по-людски. Я много и часто обещал, но на этот раз говорю правду..."

Персонажи Михаила Жаравина нередко имеют плохую репутацию и сомнительные душевные качества, но автор в каждом ищет человека, в наилучшем смысле этого слова, и неизменно находит. Центром его творчества является именно человек, возможности его духовного развития и в этом проявляется гуманизм писателя.

По-моему, изучение форм психологизма художественной прозы Михаила Жаравина может послужить серьёзной темой для отдельного исследования.

Конечно, наличие или отсутствие элементов психологического анализа в литературном произведении может ничего не говорить о его качестве и художественной ценности. Авторы могут ставить перед собой самые разные задачи и решать их различными способами. Но если рассмотреть развитие литературы в ретроспективе мы увидим что, когда литература только начала появляться, как вид искусства, в ней не было никаких элементов или признаков психологизма. Они появились позднее в процессе развития новых жанров и направлений, и сначала только в "одномерном" варианте, когда психологическое состояние персонажей описывалось поверхностно, однозначными и общими выражениями.

Поэтому, я полагаю, что глубокий психологизм литературного произведения, как правило, говорит о зрелости, сложившемся философском мировоззрении и активной гражданской позиции автора. При этом автору приходиться предполагать, что читающее общество готово, или в обозримом будущем будет готово, признать личность человека наивысшей ценностью и с увлечением следить за перипетиями её развития, а не интересоваться в первую очередь хитроумными сюжетными построениями и описаниями занимательных событий. Это один из принципов гуманистического мировоззрения и степень его реализация может характеризовать уровень культурного развития общества. Писатель, а тем более писатель-психолог, имеет широкие возможности активно влиять на это развитие, настраивая читателя на определенную волну и жизненную философию – на человеколюбие и созидательную деятельность.

На этом этапе рассуждений мы уже видим в развитии и взаимодействии элементов триаду "автор – произведение – читатель", изучению динамики которой многие современные исследователи придают особое значение.

Палитра большого художника может содержать сотни или тысячи цветов и оттенков красок и невозможно выделить каждый из них, чтобы хотя бы назвать. По-моему, не менее сложно выявить и описать все литературные приёмы, стили, изобразительно-выразительные средства, которые применял Михаил Жаравин.

Есть мнение, и я с ним согласен, что человека можно обучить всем тонкостям филологических наук, но нельзя научить писать настоящие стихи, если это не заложено в самой природе человека. По-моему, и проза Михаила Жаравина имеет это свойство. Нельзя научить писать такую прозу – либо можешь, либо нет. Михаил Жаравин мог.

О поэзии Елены Абакумовой

В стихотворениях Елены Абакумовой есть и романтика и философия. И это очень красивые стихи. Елена, не просто описывает действительность, а ищет и находит новые смыслы и представляет их читателю. По-моему очень интересно увидеть новое и неожиданное, в каких-то на первый взгляд совершенно обычных событиях и явлениях.

Например, в стихотворении «Белое-белое утро» совершенно неожиданно:

…Как же не может понять человек? Кошка придумала снег!!!

Или в стихотворении «Всё по-другому сегодня»:

…И независима очень Рядом идущая тень!

По-моему это и есть поэтическое видение мира.

Но Елена не просто философ, а философ - романтик и это придаёт стихотворениям особую прелесть.

…И со мной игру затеял:

Указал к Луне тропинку!

По серебряной аллее

В царство сказок Метерлинка…

Строфы стихотворения «Пена. Брызги. Вкус солёный» воспринимаются мной как некое тончайшее хрустальное кружево, которое звучит, создавая мелодию. Это я вижу и в других стихотворениях.

Уже говорили о звукописи в стихотворениях Елены и конечно я с этим согласен. Поэтому, может быть, правильнее некоторые стихотворения Елены рассматривать, как единое целое не выхватывая детали из контекста.

Интересно, что у Елены есть и волевые, энергичные стихотворения. Поражает волей и экспрессией стихотворение: «Нет, я не сдамся, даже если упаду!». Уверен, что такое стихотворение далеко не каждый мужчина сумеет написать! Думаю, что это говорит о широком диапазоне возможностей Елены в поиске новых, не привычных и не стандартных форм и смыслов.

Возможно, часть стихотворений лучше разбить на строфы, в нашем случае на четверостишия. А некоторые стихотворения будут выглядеть более завершёнными и выиграют, если дать им названия. Но понимаю, что тут я могу ошибаться, просто стремясь к «строгим формам» которые не всегда уместны.

Многое уже сказано, и я соглашаюсь с замечаниями по инверсии слов. Но я бы не стал критиковать стихотворение «Я ошибалась очень мило». В нем чувствуется легкость экспромта и просто поэтическая удача. И строка «И так причудливо лгала!» мне нравится.

Философские аллюзии в романе Ольги Токарчук «Бегуны»

В данной работе будет предпринята попытка показать в тексте романа «Бегуны» наличие аллюзий отсылающих читателя к фундаментальным понятиям различных философских школ запада и востока.

Польская писательница Ольга Токарчук впервые серьёзно заявила о себе в 1993 году, опубликовав роман «Путь людей книги». Польское общество книгоиздателей отметило книгу наградой за лучший дебют. В настоящее время за плечами писательницы более полутора десятков изданных книг, многие из которых высоко оценены профессионалами и удостоены престижных премий. В 2019 году Ольга Токарчук стала лауреатом Нобелевской премии по литературе.

Роман Ольги Токарчук «Бегуны» несколько необычен как по форме, так и по содержанию. На первый взгляд это сборник коротких рассказов, новелл, эссе и произведение можно назвать романом лишь условно с некоторой натяжкой, но по мере прочтения начинают прорисовываться отчётливые сюжетные линии.

По форме и лаконизму некоторые главы напомнили мне буддийские притчи, которые не стали отдельным литературным жанром, но прочно занимают своё особое место в литературе. Конечно, при этом автор бесконечно далёк от того, чтобы поучать или каким-либо образом наставлять читателя. Он выступает в роли раскрывающего свой внутренний мир предельно искреннего рассказчика, который очень внимателен к мелочам и явлениям, на которые обычно не обращают внимания.

Суть путешествий показана в романе скорее с философской и психологической точек зрения, а не в смысле простого физического перемещения. При этом чувства и переживания людей показаны настолько реалистично, что появляется эффект присутствия.

Проза Ольги Токарчук необыкновенно легка и прозрачна, язык писательницы понятен и красив и видимо, поэтому произведения Ольги Токарчук пользуется практически равным успехом и у читателей и у критиков.

С первых же строк романа автор захватывает внимание читателя и, обволакивая, погружает в свой непостижимый мир: «Тьма плавно изливается с неба. Оседает повсюду черной росой. Мучительнее всего неподвижность: густая, зримая…» В юности Ольга Токарчук писала стихи, и это проявляется в поэтичности её прозы.

Рассматривая произведения такого уровня необходимо отмечать и указывать переводчиков, потому что их роль в этих случаях неизмеримо высока. Переводчик фактически становиться соавтором произведения. Он должен быть равен автору в его гениальности, и в тоже время уметь приглушать свой талант, не открывая своего понимания прочитанного.

И не случайно получая в мае 2018 года Международную Букеровскую премию – за роман «Бегуны» Ольга Токарчук делит её с переводчицей Дженнифер Крофт, которая блестяще перевела её работу на английский язык. В России роман переиздан в превосходном переводе Ирины Адельгейм.

Ольга Токарчук закончила психологический факультет Варшавского университета и работала психотерапевтом. В дальнейшем она использовала этот опыт в литературной деятельности в большой степени вдохновлённая работами Карла Юнга, которые с увлечением изучала в студенческие годы. Ирина Адельгейм, рассказывая об Ольге Токарчук, пишет, что «Токарчук по профессии – психолог. К тому же пишущий серьезные специальные статьи. Известно – от неё самой, – что она увлечена идеями Юнга».¹

Швейцарский ученый, создатель аналитической психологии Карл Густав Юнг, несомненно, является одним из наиболее выдающихся мыслителей XX века. Известно, что, обладая невероятно широким кругом интересов, он изучал восточные вероучения и философию. В большинстве работ Карла Юнга имеются ссылки на древнеиндийские тексты. Так же у него есть работы, полностью посвященные исследованиям восточной философии, написанные в жанре комментариев или предисловий. Именно Карл Юнг написал предисловие к столь популярной на западе книге Дайсэцу Тайтаро Судзуки «Основы дзэн-буддизма».

Полагаю, что именно глубокое знание принципов и направлений восточной и западной философий позволяет Ольге Токарчук создавать столь значимые литературные произведения.

Рассмотрим, на что же именно обращал внимание, изучая религиозные и философские воззрения востока Карл Юнг, который оказал столь сильное влияние на творчество писательницы.

Открытие Карлом Юнгом «коллективного бессознательного» раздвинуло горизонты аналитической психологии, и значительно расширило возможности её применения на практике. В то же время это привело Карла Юнга к разрыву с Зигмундом Фрейдом учеником и последователем, которого он долгое время считался. Фрейд не принял новую теорию Юнга.

Развивая идею коллективного бессознательного, Карл Юнг вводит понятие «архетип», занимается сбором материала, изучает мифологию разных народов, религиозные воззрения и философию востока.

Описывая, обнаруженное им коренное различие между западной и восточной философиями Кал Юнг писал что «Запад всегда ищет возвышения, вознесения; Восток – погружения и углубления...» ²

Карлом Юнгом впервые были введены термины интроверсия и экстраверсия. В более поздней работе он пишет что «…Саму идею бессмысленной неподвижности западный человек отвергает с ходу, во всем он должен видеть какой-то смысл. Восточный человек не нуждается в подобном допущении, скорее он сам воплощает в себе этот смысл. Там, где западный человек стремится осмыслить этот мир, человек восточный находит смысл в себе самом, отрешаясь от иллюзий мирского существования.

Я думаю, что правы оба. Западный человек, похоже, в большей степени экстравертирован, восточный же, наоборот – скорее интроверт.

Первый видит смысл вне себя, проецируя его на объекты, второй ощущает его в себе самом. Но смысл существует как извне, так и внутри нас».³

Рассматривая произведение Ольги Токарчук с этих позиций, сразу видим, что названия некоторых глав романа «Бегуны» откровенно символичны. Наиболее характерны названия первых глав:

• Я существую;

• Мир в голове;

• Голова в мире;

В первой главе автор провозглашает: «Я существую». А мы помним, что понятия «личность» и «я» до сих не имеют точного определения и это является одним из вечных вопросов философии. До сих пор неясны суть и границы этих понятий. С появлением «я» сразу возникает система «я – не я» и отношение к ней у западноевропейских и восточных философов различно. Максимально обобщая можно сказать, что если западноевропейские философы тщательно изучают компоненты этой системы и особенности их взаимодействия, то на востоке нередко стремятся просто стереть границу между «я» и «внешним миром» чтобы, достичь их слияния и тем самым познать истину и гармонию. Восточные философы не придают внешнему миру столь большого значения, как это принято в западной культуре.

Название второй главы «Мир в голове» напоминает нам о том, что смысл можно найти в себе самом, так как это делает восточный человек – интроверт. Символично, что в главе упоминается известное высказывание Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Образ реки нередко встречается у восточных философов. Она может символизировать не только изменчивость и непостоянство, но и вечность, а иногда и очищение.

И соответственно название третьей главы «Голова в мире» говорит о западном типе мышления стремящемся осмыслить внешний, по отношению к себе, мир. Здесь автор высказывается довольно скептически: «Нас учили, что мир можно описать и даже объяснить с помощью простых ответов на умные вопросы. Что по сути своей он хаотичен и мертв, подчиняется нехитрым закономерностям, которые следует растолковать и наглядно представить – желательно с использованием диаграмм». А далее по тексту ещё жёстче: «…Умей мы взглянуть на мир с открытым забралом, честно и бесстрашно, – умерли бы от разрыва сердца».

Полагаю что, названия глав и некоторые отсылки в тексте являются интертекстуальными элементами, подключающими дополнительные смыслы и связи из их источника. При этом используются фоновые знания читателя. В итоге роман становиться местом соприкосновения различных культур и традиций – восточной и западной.

Заголовок произведения является наиболее сильной позицией для явного или неявного раскрытия идеи текста. В интервью Российской газете Ольга Токарчук сообщила, что в частной беседе с одним философом узнала о реально существующей секте «Бегуны». Они верят что, оставаясь на одном месте, подвергаются опасности нападения дьявола и спасают свои души постоянно перемещаясь. Ольга Токарчук призналась, что это произвело на неё сильное впечатление. Идею «Бегунов» в качестве метафоры она взяла именно оттуда.

Поэтому, учитывая всё вышеизложенное, в романе «Бегуны» можно выделить очень тонкое и хорошо сбалансированное сопоставление двух культур, двух философий – восточную и западную. Результат этого сравнения явно не в пользу «западного» образа жизни и обслуживающей его философии. И такой вывод хорошо согласуется с тем, что известно об общественной деятельности писательницы. Ольга Токарчук состоит в редколлегии леволиберального журнала «Политическая критика» и является членом Партии зелёных.

Таким образом, в данной статье предложен и обоснован новый подход к прочтению романа Ольги Токарчук «Бегуны».

Список литературы

1. Ирина Адельгейм. Игры, в которые играет писатель. Писатель, который играет в игры. // Иностранная литература. 1997. № 11.

2. Юнг К.Г. К психологии восточной медитации. //Юнг К.Г. О психологии восточных религий и философий. М., 1994. С. 77 - 79.

3. Юнг К.Г. Жизнь после смерти //Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. Минск, 2003.

4. Ольга Токарчук. Бегуны / предисл. Э. Худобы; пер. с польского И. Адельгейм. – М., Новое литературное обозрение, 2010.

О композиции романа Гузели Яхиной «Дети мои»

«Дети мои» – второй роман молодой, но уже известной писательницы Гузели Яхиной. Первая книга «Зулейха открывает глаза» принесла автору звание лауреата литературной премии «Ясная Поляна» и попала в шорт-лист наиболее значимых российских литературных премий – «Большая книга» и «Русский Букер». Роман «Зулейха открывает глаза» переведен на многие языки и стал бестселлером.

Новый роман Гузели Яхиной «Дети мои» об истории поволжских немцев, призванных на поселение в Россию Екатериной II в XVIII веке. Манифест ко всем иностранцам начинался словами: «Дети мои! Принимаю вас под отеческое крыло наше!..» Начало этой фразы и послужило названием нового романа.

Действие произведения разворачивается в начале ХХ века в немецкой колонии Гнаденталь расположенной в Саратовской области на берегу Волги.

Автором предпринята первая в российской литературе серьёзная попытка переосмыслить трагические судьбы немцев Поволжья.

После выхода в свет романа «Дети мои» Гузель Яхина дала несколько интервью, в которых рассказывала о работе над произведением, и о том, каких результатов хотела достичь. Оказалось, что в её планы входило создать роман не похожий на первый – «Зулейха открывает глаза», несмотря на его популярность. При этом новый роман «Дети мои» должен был содержать несколько уровней, гармонично переплетающихся и не мешающих восприятию друг друга. Основной уровень должен описывать трагическую историю жизни простого школьного учителя, который встретил свою любовь, но потом остался один с ребёнком на руках. Второй уровень этнографический – охватывающий быт, традиции и культуру поволжских немцев. И, наконец, исторический пласт, описывающий вождя страны и динамику развития политической ситуации в Советском Союзе.

В результате сюжет романа может показаться, на первый взгляд, сложным и несколько запутанным. И, наверное, поэтому иногда может создаваться впечатление, что заявленные темы не раскрыты автором полностью.

Далее предпринята попытка упорядочить и упростить подход к восприятию произведения, выделив в нём отдельные структуры.

Если рассмотреть композицию романа, с точки зрения особенностей построения сюжета, можно выделить две линии, которые тесно переплетаются и являются сквозными.

Основная сюжетная линия, конечно, посвящена главному герою – шульмейстеру Якобу Ивановичу Баху и перипетиям его жизни.

Для колонии Гнаденталь можно выделить отдельную сюжетную линию. В ней формируется этнографический пласт, посвященный культуре немцев Поволжья.

В начале повествования обе линии полностью сливаются до тех пор, пока главный герой – Якоб Бах не покинет колонию.

Но и перебравшись жить на другой берег Волги, шульмейстер постоянно посещает Гнаденталь. Внимательно наблюдая за коллизиями и перипетиями жизни обитателей колонии, Якоб Бах выносит собственные обобщенные суждения о происходящих в мире событиях.

Так постепенно вырисовывается третий пласт повествования – историко-политический.

Четыре главы из тридцати посвящены описанию жизни и деятельности вождя страны – «отца народов». Эти главы, а также соответствующие комментарии автора, можно отнести к несюжетным вставкам, помогающим создать историко-политический пласт произведения.

Кроме того, если рассмотреть структуру основной сюжетной линии романа, абстрагируясь от времени, места действия и присущей данному произведению специфики коллизий, получим традиционную схему драматического сюжета: «экспозиция – коллизия – перипетии – кульминация – развязка».

С таких позиций композиция романа, в части особенностей построения сюжета, включая несюжетные элементы, выглядит уже достаточно простой.

Можно провести параллели и найти общие черты с известными произведениями других авторов, особенно если рассматривать фабулу в чистом виде, но вряд ли особенности построения сюжета заслуживают столь пристального внимания.

Здесь, по-моему, уместно привести высказывание известного литературоведа-теоретика Г.Н. Поспелова. В статье «Сюжет и ситуация» он подчеркивает: «Сюжет – не содержание литературного произведения, сюжет есть его форма. Это не предмет художественного изображения, а лишь его средство».¹

Интересен и необычен язык, которым написан роман. С первых строк чувствуется некая сказочная атмосфера в описании, казалось бы, совершенно обыденных обстоятельств жизни главного героя. В изображении его быта и привычек. Постепенно ощущение нереальности происходящего нарастает.

И когда Якоб Бах отправляется на другой берег Волги, встречается с отцом Клары, а позже и с ней самой, уже открыто появляются элементы фэнтези и мистики.

Полуфантастическая реальность созданная в романе Гузели Яхиной «Дети мои» напоминает миры сказок Эрнста Гофмана. Якоб Бах, как и герои новелл или сказок Гофмана живет в двух мирах – сказочном и реальном.

Фактически роман написан на стыке двух жанров, казалось бы, несовместимых: жесткий реализм и сказка. Это создаёт совершенно особую атмосферу произведения. Тем более что образы персонажей даны ярко и метафорично, тщательно прописаны детали.

Но в какой-то момент я задал себе вопрос: «уместно ли описывать жестокие страдания целого народа с использованием приёмов и образов, характерных для сказок и фэнтези?»

Ведь тут и гротескный образ «отца народов», и откровенно сказочный персонаж горбуна Гофмана, и сказки шульмейстера Баха, которые воплощаются в реальность, и многое другое…

Подходящих примеров в отечественной литературе я не нашёл.

Но при этом, чисто субъективно, роман не вызывает отторжения и чтение приносит лишь положительные эмоции.

По-видимому, литературный критик «Медузы» Галина Юзефович, тоже задавалась этим вопросом. Смысл одного из её высказываний в статье посвященной роману Гузели Яхиной «Дети мои» заключается в том, что изображение революции и сопутствующих ей событий в стиле фэнтези вполне допустимо.

Для себя я нашел ответ в искренней и открытой любви Гузели Яхиной к своим героям и особенно к Якобу Баху. Как читатель замечаю, что это чувство передаётся и мне. И после прочтения нескольких страниц судьба главного героя уже не безразлична. В итоге книга «затягивает» и от неё трудно оторваться.

Я обнаружил лишь один приём автора, который, на мой взгляд, не соответствует общей специфике романа. Иногда повествование обрывается в тот момент, когда герои пребывают в наиболее затруднительном или почти безвыходном положении и начинается описание историко-политических событий. Как говориться «На самом интересном месте». Но ведь этот приём всё-таки больше соответствует беллетристике, легкому чтению, а не столь серьёзному произведению. Видимо автор решил немного подстраховаться, чтобы надёжнее удерживать внимание читателя.

Следует отметить, что роман «Дети мои» далеко не однозначно встречен критикой. Первое на что многие обращают внимание – это жанровые особенности произведения и художественные приемы, использованные автором. Нередко его сравнивают с первым романом «Зулейха открывает глаза», который более реалистичен и полнее соответствует общепринятым канонам жанра.

Действительно роман «Дети мои» выстроен нетрадиционно и написан несколько необычным языком. Но именно отличительные черты и особенности позволяют ему, выделится из ряда других произведений.

Причём выделиться, на мой взгляд, в самом положительном смысле.

В одном из интервью Гузель Яхина рассказала, что стремилась построить роман «Дети мои» таким образом, чтобы каждый читатель мог найти в нём что-то близкое именно ему. Что-то такое, что будет ему по душе. По-моему это ей вполне удалось.

Ведь благодаря непривычным аллюзиям и неожиданным параллелям роман «Дети мои» столь интертекстуален, что буквально насыщен скрытыми смыслами. А какие это будут смыслы, зависит уже от читателя, его фоновых знаний и предыдущего опыта.

Заслуживают внимания и рассуждения Гузели Яхиной о взаимопонимании отцов и детей. Отцов родившихся до революции и не рассказывающих детям о былых тяготах и трагедиях она назвала молчащим поколением. Автор ставит вопрос – правильно ли поступают родители, ограждая детей от такой информации?

Но очевидно, что взаимоотношения отцов и детей далеко не основная проблема из тех, что подняты в романе. Также очевидно, что создание фэнтезийной атмосферы в произведении не является некой абстрактной самоцелью автора, а имеет тщательно выверенную смысловую нагрузку.

По-моему нереальная, сказочная атмосфера романа призвана, главным образом, подчёркивать абсурдность и неуместность описанных событий. С точки зрения элементарных норм гуманизма, да и обычной житейской логики такого просто не могло, и не должно было происходить. Но мы знаем, что происходило.

Гротескный образ вождя шагающего среди карликов, мистический облик реформатора Гофмана, поистине страшные описания бойни и нерождённых телят, как и множество других деталей, подчёркивают несоответствие описанных событий здравому смыслу.

Это несоответствие может и не бросаться в глаза при изучении сухих исторических фактов, но ярко и выпукло представлено в романе.

Поэтому, на мой взгляд, основная идея романа «Дети мои» в том, чтобы предостеречь нас от повторения в будущем описанных в произведении событий.

Не возьмусь утверждать, что Гузель Яхина ставила перед собой именно такую задачу. Но, по-моему, особенности принципов построения этого серьёзного и многопланового произведения позволяют сделать такой вывод.

Очевидно, что выход романа Гузели Яхиной «Дети мои» – значимое литературное событие. И, что не менее важно – в литературу пришел новый, талантливый и самобытный автор, к результатам творчества которого невозможно относиться равнодушно.

_____________________________________________________________________________

¹ Поспелов Г.Н. Сюжет и ситуация // Он же. Вопросы методологии и поэтики. Сборник статей. М., 1983. С.173

Статус изгоя

фантастический рассказ

– У Смита есть пистолет, его нужно убить, –  прошептал Грегори, наклонившись к самому уху Эрвина и обдавая его жарким дыханием.

–  Ты уверен, откуда ты знаешь?

– Я видел, как он достал его сзади из-за пояса и спрятал во внутренний карман куртки.

–  Допустим, у Смита есть пистолет, – задумчиво протянул Эрвин. – Но ведь мы бежим вместе, мы все заодно?

Эрвин с недоумением посмотрел на широкую спину, удаляющегося Смита. Тот сам вызвался сходить за водой к ручью, который угадывался по густым зарослям кустов в низине. Костер, возле которого они сидели, на краю поляны почти догорел и Эрвин подбросил в огонь несколько сухих веток.

– Раз у него есть пистолет, он готов убивать и значит, он опасен для нас. Можешь ли ты знать, что придет ему в голову в следующую минуту? – не успокаивался Грегори.

– Тем более что он прячет свой пистолет от нас, – волнуясь, добавил он. – Конечно это не старый добрый смит-вессон, а новомодная игрушка, но тоже опасная.

Грегори поёжился от утренней прохлады,  поплотней запахнул куртку и придвинул свои длинные нескладные ноги ближе к костру.

Эрвин задумался. Совсем недавно несколько дней назад они бежали из тюрьмы небольшого городка на западе. Им удалось воспользоваться суматохой вызванной внезапно возникшей перестрелкой на улице и неожиданно начавшимся пожаром. Они спасались от скорого и несправедливого суда, который должен был состояться на днях. Перед этим люди шерифа схватили Эрвина прямо на улице, обвинили его в убийстве, краже скота и бросили в камеру. Там уже ждали своей участи Смит и Грегори, волей судьбы оказавшиеся в такой же ситуации. Эрвин знал о себе, что он ни в чём не виноват и то же самое твердили его новые товарищи. Разговорившись, они решили, что очевидно кто-то пытается, обвиняя их скрыть тем самым свои тёмные делишки. Эрвин с трудом оторвался от воспоминаний и, наконец, вернулся к действительности.

– Но может быть достаточно, отобрать пистолет, а самого его просто прогнать? – проговорил он. – Разве можно вот так взять и убить?  Да и Смит ничего плохого нам не сделал.

– Не сделал так сделает, не успел просто или время ещё не пришло, – оскалился Грегори радуясь, что всё-таки нашел общий язык с невысоким светловолосым крепышом, Эрвином, которого он знал всего лишь несколько дней, так же как впрочем, и Смита.   – Давай отберём и прогоним его, если ты уверен, что мы сможем проделать это без осложнений.

– Наверное сможем, если хорошо подумаем, – медленно протянул Эрвин.

– Действительно нам будет спокойней без Смита с его пистолетом. Он какой-то себе на уме, как будто что-то скрывает, – немного погодя добавил он.

– Вот и я об этом же, – радостно воскликнул Грегори. – Когда у человека есть оружие, он как будто кричит всем: «Я опасен для людей, меня нужно обезвредить, поскорее разберитесь со мной».

Эрвин удивился, – Ну, ты загнул. – А если у него оружие по закону, и он, например полисмен который охраняет наш покой?

– Это по закону, который придумали для нас шерифы, – убеждённо сказал Грегори.

– А по простому человеческому закону ни у кого не должно быть оружия.

Эрвин задумался. «Да этот Грегори просто философ»  – удивлялся он.

Но рассуждения Грегори были ему близки и понятны, и Эрвин вскоре согласился с тем, что Грегори прав.

Минуту спустя они приступили к разработке плана.

– Действовать нужно очень быстро, но осторожно и безошибочно, – волновался Эрвин. – а когда пистолет будет у нас, мы его выбросим или лучше закопаем.

– Там посмотрим, – загадочно протянул Грегори.

Когда Смит вернулся с полным котелком воды, всё действительно прошло без осложнений. Заговорщики сумели сбить Смита с ног и забрать у него пистолет раньше, чем тот успел понять, что происходит. Когда же он понял, то страшно рассердился.

– Вы два придурка, – ревел он, вращая глазами. – Проклинаю тот день, когда я связался с вами.

Но ствол направленного на него пистолета, который теперь был у Грегори, действовал отрезвляюще и Смит, усмехнувшись, вскоре успокоился. Он принялся собирать причитавшуюся ему часть припасов, которыми они случайно разжились, заглянув на недавно заброшенную ферму. Смит только глухо ворчал что-то себе под нос.

– Не вздумайте когда-нибудь встретиться у меня на пути, – Угрожающе прорычал он напоследок и направился в низину, из которой только что вернулся.

Вскоре Смит скрылся из вида, но на душе у Эрвина было неспокойно.

– Пистолет, – сказал он Грегори.

– Ах, пистолет, – нехотя протянул тот. – Пусть пока побудет у меня, а то вдруг Смит надумает вернуться.

Эрвин промолчал, и они отправились в путь. Эрвин хотел пропустить Грегори вперёд по тропинке,  но тот каким-то образом всегда оказывался сзади него. Наконец Эрвин смирился с этим и бодро зашагал впереди.

Вечером того же дня когда они шли уже медленнее и подумывали о привале, Эрвин неожиданно остановился и обернулся к Грегори.

– Прости Грегори, но сам понимаешь пистолет всё-таки у тебя, – быстро пробормотал он.

Последнее, что увидел Грегори – это толстая суковатая палка, которая непонятно откуда появилась в руках у Эрвина и теперь стремительно опускалась ему на голову.

Эрвин наклонился к неподвижному телу Грегори и быстро нашел пистолет у него за поясом.

– Лучше бы тебя не было, –  с горечью прошептал он, глядя на темную вороненую сталь.

Машинально достав обойму, Эрвин с удивлением обнаружил полное отсутствие патронов. Быстро передёрнув затвор, он убедился что и в стволе патрона тоже не было. Выронив пистолет, и как-то странно всхлипнув, он упал на колени перед Грегори. Тот дышал хрипло и прерывисто и выглядел неважно. Эрвин мысленно проклиная себя, принялся, как умел оказывать ему первую помощь.

Потом он срубил пару ёлочек и принялся мастерить «волокушу». Тащить её зимой по снегу это одно, а вот летом по траве… Эрвин не был уверен, что сможет тащить Грегори. По его расчётам они уже пересекли границу штата, и он готов был рискнуть попросить помощи, добравшись до какого-нибудь жилья. Оставалось только придумать правдоподобную историю. Ещё он надеялся, что Грегори придёт в себя и сможет с помощью Эрвина потихоньку передвигаться самостоятельно.

«Зря я погнался за большими деньгами и поехал на запад», – размышлял Эрвин, – «Вернусь домой, и больше никогда не покину свой родной штат».

Пистолет Эрвин выбрасывать не стал. Пытаясь найти в карманах у неподвижного Грегори, хоть немного табака он неожиданно обнаружил патрон. Один единственный патрон аккуратно завёрнутый в носовой платок. Конечно, он оказался подходящего калибра и Эрвин, зарядив пистолет, спрятал его в потайной карман куртки…

Прозвучал гонг, сигнализирующий о завершении сеанса, и в аудитории зажегся свет.

Студенты межгалактической академии снимали гипнонаушники и некоторые из них потирали глаза, уставшие от проекционных очков. Многие из них были взволнованы увиденным и шепотом делились друг с другом впечатлениями.

Виктор уже несколько десятков лет, преподававший в академии гуманитарные науки в который раз подумал о том, что давно пора заменить устаревшее  проекционное оборудование. «Приближается третье тысячелетие, а мы продолжаем, портить глаза студентам этими очками», – сокрушался он. Тем более что ходили упорные слухи, о том, что применение этих очков в сочетании с гипнонаушниками приводит к каким-то сложным и неизученным пространственно – временным побочным эффектам. Каких-либо материальных доказательств или артефактов в подтверждении этой гипотезы найти не удавалось, и устаревшим оборудованием многие продолжали пользоваться.

Недавно на склад завезли блоки новой системы. Она предназначалась для организации бесконтактных коллективных просмотров учебных материалов с усиленным эффектом присутствия, но как-то не доходили руки этим заняться. Чтобы заменить оборудование, нужно было ломать привычный график работы, а сейчас в конце учебного года Виктор не мог себе этого позволить.

Он вышел на кафедру и отбросив все посторонние мысли продолжил урок.

– Сейчас вы ознакомились с учебным материалом на тему: «Оружие и деформация сознания», – начал Виктор. – Если у кого-нибудь есть вопросы, пожалуйста, задавайте, предложил он студентам, но над аудиторией повисла тишина. Наконец поднялся один из студентов.

– Эти люди Смит, Грегори и Эрвин действительно жили на самом деле или это придуманная история? – волнуясь, спросил юноша.

– Конечно, эта история придумана, и существует только в недрах учебного оборудования, – ответил Виктор. – Она написана, для того чтобы донести до вас как воздействует на психику людей сам факт наличия оружия хотя бы у одного из членов небольшого сообщества. И здесь показано, к каким непоправимым и катастрофическим результатам это может привести.

Виктор не стал говорить студентам о необъяснимых скачках потребляемой мощности, возникающих при трансляции этого материала, и, немного помолчав, продолжил урок.

– Должен вам сказать, что в действительности применение оружия не раз приводило человечество к страшным последствиям и ставило его на край гибели, – сказал Виктор, тщательно подбирая слова. – Более подробно вы будете проходить это в специальных разделах исторических наук, в конце курса и для этого вам понадобятся очень крепкие нервы.

В аудитории воцарилась тишина, студенты замерли обдумывая услышанное, и Виктор продолжил занятие немного погодя, выдержав сначала небольшую паузу.

– Ну, а теперь если больше нет вопросов, вернёмся к теме предыдущего занятия, – произнес он и опять ненадолго задумался.

– Как мы строим отношения с цивилизациями любого уровня развития, которые владеют тем или иным видом оружия? – наконец спросил он. – Готов ли кто-нибудь из вас дать исчерпывающий ответ? Следует отметить, что речь идёт главным образом об оружии так называемого массового поражения.

По аудитории пронесся легкий шум. Студенты переглядывались, услышав столь грозно звучащее словосочетание.

– Да, именно так оно называлось, – печально подтвердил лектор. – Сейчас в это очень трудно поверить, но всего лишь какие-то несколько сотен лет назад этот термин часто употреблялся. Человек всегда был очень противоречивым существом. В полной мере, вы поймёте это изучив курс древней философии.

Аудитория подавленно молчала, и Виктор продолжил рассуждения.

– Но у меня есть для вас и хорошая новость, – заявил он. – Вероятность встретить представителей внеземной цивилизации «вооружённой до зубов», как говорили в прошлом, ничтожно мала. Дело в том что, как правило, такие цивилизации гибнут в междоусобных войнах и фактически уничтожают самих себя задолго до того, как находят техническую возможность исследовать межзвёздное пространство. Это обстоятельство усугубляется тем,  что они не находят в себе сил для объединения и полноценного сотрудничества чтобы противостоять природным катаклизмам и катастрофам планетарного или космического масштаба. Я имею в виду, например тектонические сдвиги коры, извержения вулканов, столкновения с кометами или другими небесными телами. По данным института межгалактической археологии найдены следы только одной вооруженной цивилизации вышедшей в космос. Как показали исследования, она в скором времени погибла в результате обострения внутренних противоречий и развязанной ею захватнической войны. Как сказал древний мудрец. «Человек, творящий зло, — враг самому себе: ведь сам он и вкусит плоды своего зла». А ведь совсем недавно люди были убеждены в том,  что вселенная населена злобными и очень опасными существами. Сейчас смешно об этом вспоминать, но был в нашей истории и такой период.

Виктор замолчал и выжидательно посмотрел на аудиторию.

В зале повисла тишина. Студенты переглядывались, но никто не спешил отвечать. Они знали, что Виктор любит точные безошибочные формулировки, и получить хорошую оценку было довольно трудно. Наконец одна из девушек подняла руку, и Виктор жестом предложил ей отвечать.

– С инопланетными цивилизациями, владеющими тем или иным видом оружия, мы никогда не вступаем в контакт, не информируем их о нашем присутствии и всячески избегаем какого-либо общения с ними, – бойко ответила студентка.

– В целом всё верно, – подтвердил Виктор весьма довольный ответом.

– И, следовательно, какой статус имеет эта цивилизация?– попросил уточнить он.

– Такая цивилизация имеет статус изгоя и следовательно с ней невозможен какой-либо взаимовыгодный культурный обмен, – припомнила студентка.

– Можете садиться, я ставлю вам отлично, – сказал Виктор.

– А теперь кто-нибудь ответьте мне, как мы поступаем, когда уже после установления контакта и начала культурного обмена мы неожиданно узнаём, что представители инопланетной цивилизации скрыли от нас факт владения ею тем или иным видом оружия? – спросил Виктор.

Это был совсем несложный вопрос и в аудитории взметнулся лес рук…

Смит неторопливо шёл по следам Эрвина и Грегори зная, что те никуда от него не денутся. «Никогда ещё ни один человек в жизни не поступал со мной так подло» – угрюмо размышлял он. – «Если кто-то думает что такое может сойти ему с рук, то он глубоко заблуждается».

Азарт погони постепенно овладевал Смитом и, наконец, захватил его целиком. Он шагал всё быстрее и быстрее, и уже расстегнул куртку, остужая разгорячённое тело.

Смиту и в голову не могло прийти, что кто-то может назвать его жизнь выдуманной, и он бы очень удивился, узнав об этом.

Вопрос этикета

научно-фантастический рассказ

Далеко не каждый день рядовых астронавтов вызывают на приём к главному Координатору. Даже если они не совсем рядовые в прямом смысле этого слова. Виктор и Юджин уже давно дослужились до лейтенантов объединенного космического флота. Оба они страшно волновались. По мере приближения к приёмному залу координационного центра их волнение всё более усиливалось. Широкий и плотный Виктор на ходу строил различные предположения, а худощавый Юджин посматривал на него с высоты своего роста и отметал самые невероятные из них. Подходя к зданию космопорта, они ещё разговаривали но, поднимаясь на лифте и пересекая широкий коридор координационного центра, оба молчали.

Когда адъютант доложил о прибытии астронавтов и проводил их в приёмный зал друзья замерли у входа, уже в который раз пораженные размерами огромного помещения. Координатор, высокий и стройный седеющий мужчина, принял их более чем радушно. Одетый по всей форме и увешанный регалиями он встретил их у самых дверей и предложил пройти к большому круглому столу. За столом их уже ждал Председатель объединенного учёного совета, и астронавты поняли, что встреча действительно будет важной.

– Есть серьёзное задание, так что теперь вам долго не придётся болтаться на околосолнечных орбитах, – сказал Координатор, когда все сели за стол, а адъютант принес кофе. – В одной из отдаленных галактик, далеко за пределами наблюдаемой с земли части вселенной, обнаружена солнечная система во многом похожая на нашу. Система  интересна тем, что одна из её планет заселена гуманоидной расой с довольно высоким уровнем развития. В официальных документах этой планете присвоено название: «Грин».

Виктор и Юджин внимательно слушали, боясь пропустить хотя бы слово, но энергия молодости брала своё. Им не терпелось узнать, в чём же будет заключаться их миссия и немедленно приступить к её выполнению.

– Расположение планеты относительно солнца и период её вращения способствовали появлению привычных для нас климатических условий и атмосферы, – продолжал Координатор. – Вся суша планеты, а это примерно пятьдесят процентов её поверхности, расположена на одном единственном континенте. Возможно, это послужило причиной тому, что на планете практически нет расовых отличий. Все жители планеты живут отдельными общинами, каждая из которых имеет своего лидера. Но все они считают себя одним народом, и сложные проблемы решают сообща, собирая что-то вроде совета старейшин. Так бывает, например, в засушливые годы.

– Жители этой планеты образовали единое государство? – поинтересовался Виктор.

– Общество гринян организовано таким образом, что его трудно охарактеризовать привычными для нас категориями, – подключился к разговору Председатель. – В нашем понимании у них практически отсутствуют государственные институты. Но при этом каждый житель активно вовлечён в жизнь всего общества в целом. Наши социологи сейчас работают над изучением этого феномена. Гриняне на удивление мирный и дружелюбный народ, занимающийся в основном земледелием. Несколько тысяч лет назад им случалось воевать друг с другом. Жители планеты Грин считают это величайшим позором и искренне стыдятся того периода своей истории. Они сохранили множество древних записей об этом в своих архивах, по-моему, только для того, что бы избежать повторения аналогичных событий в будущем.

– А теперь о главном, – перехватил инициативу Координатор и придвинул к себе папку с выписками из отчётов экспедиций. – Почему-то уже многие тысячи лет назад цивилизация на Грине остановилась в своём развитии. Я имею ввиду отсутствие научно-технического прогресса. Тысячи лет они строят одни и те же простейшие машины и механизмы, которые несколько облегчают их труд. И конечно они никогда не имели технических возможностей покидать свою планету. Изучив отчёты побывавших на Грине экспедиций, мы пришли к выводу, что причиной этому являются особенности мышления гринян. Точнее почти полное отсутствие способности к абстрактному математическому мышлению. Я подчеркиваю, именно математическому абстрактному мышлению, потому-то в целом они соображают не хуже нас с вами. А может быть даже и получше некоторых из нас, – добавил он, повышая голос, строго посмотрев на отвлёкшегося Виктора.

– Так точно, сэр, – смущенно пробормотал Виктор.

– Позвольте узнать, на чём основываются выводы об особенностях мышления аборигенов, сэр? – бодро поинтересовался Юджин.

– Дело в том, что, если можно так выразиться…, они до сих пор считают буквально  на пальцах, – немного замявшись, сформулировал ответ Председатель учёного совета. – То есть предпочитают считать только конкретные предметы, не желая принимать никакие теории с отвлечёнными числами. Но при этом у них неплохо развита геометрия, – оживился он. – Первая экспедиция, облетая планету, сразу обнаружила район суши с десятками возделанных полей совершенно одинаковой формы и размера. К тому же и расположены они были строго симметрично. При первой же возможности учёные встретились с руководителем этого поселения. Оказалось, что он в отличие от многих своих коллег живо интересуется техническими науками и владеет практически всем багажом математических знаний своего народа. Именно с этим лидером вам и предстоит встретиться. Наши учёные так и не сумели найти с ним общий язык в сфере математических дисциплин, и, в конце концов, попросили освободить их от этой задачи. Они мотивировали свой отказ невозможностью достичь результата на этой стадии развития гринян, но мы с этим не согласны.

– Мы внимательно изучили ваши послужные списки и личные дела, – снова подключился к беседе Координатор. – Вы Виктор имеете дополнительные специальности лингвиста и психолога, а вы Юджин недавно защитили диссертацию кандидата физико-математических наук. Кроме того, вы неоднократно принимали участие в межзвёздных экспедициях и нередко находили верное решение, выходя из затруднительных ситуаций. Поэтому именно ваши кандидатуры мы считаем наиболее подходящими для выполнения этой миссии.

Завершив монолог, Координатор устало откинулся на спинку кресла.

– Короче делайте, что хотите, но ваша задача помочь гринянам как можно быстрее прийти к пониманию теорий с отвлеченными числами, что по нашему мнению приведёт их цивилизацию к научно-технической революции, – сказал председатель. – Я думаю, излишне напоминать какое значение мы придаём межпланетному сотрудничеству во всех его аспектах, а также многосторонней и взаимной культурной экспансии.

– И постарайтесь разобраться с этим побыстрее, – добавил Координатор. – В связи с расширением областей нашей экспансии опытных пилотов не хватает, а центры подготовки не успевают выпускать достаточное количество специалистов.

Потом они ещё долго обсуждали детали предстоящей экспедиции и когда астронавты покинули, наконец, координационный центр на улице совсем стемнело.

– Завтра с утра я пойду в архив за отчётами предыдущих экспедиций, а ты сходи в ангары и посмотри, как идёт подготовка нашего корабля к полёту, – сказал рассудительный Юджин. – Впереди у нас не самые лёгкие дни.

– Да, скорее бы уже стартовать, – согласился Виктор.

Перед тем как разойтись, друзья ещё некоторое время стояли и смотрели на привычные и родные огни космопорта, вдыхая прохладный и свежий ночной воздух.

Полет к планете Грин прошел без приключений. Поднявшись на борт космического корабля, и введя координаты конечной точки путешествия, астронавты заняли антиперегрузочные кресла. Когда корабль покинул сферу притяжения земли, друзья развлекались тем, что рассматривали открывавшиеся из кабины пилотов виды солнечной системы. Экраны занимали всё пространство округлых стен и сферического купола кабины, и посмотреть было на что.

– Сколько сил люди потратили зря, пытаясь найти разумную жизнь в пределах солнечной системы, – заметил Виктор, удобно развалившись в кресле.

– Ничего не бывает зря, – рассудительно ответил Юджин. – Мы до сих пор пользуемся методиками, созданными и отработанными в то время. Этот путь нужно было пройти, несмотря на все потери и издержки.

– Это верно, – со вздохом согласился Виктор, разглядывая проплывающий невдалеке Сатурн и его кольца. – Мы с тобой родились в хорошее время, но когда я думаю о том, что будет после нас, просто дух захватывает.

Достигнув точки оптимальной торсионной синхронизации корабль едва заметно вздрогнул, включились защитные поля скольжения и экраны потемнели.

Смотреть было больше не на что и друзья принялись горячо обсуждать детали предстоящей встречи с представителями внеземной цивилизации. Расчетное время полёта до следующей точки синхронизации было несколько дней, а весь полёт должен был продлиться более недели.

– Советую освежить в памяти хотя бы основные разделы математики, – предложил Юджин.

– Ну, уж нет, – отказался Виктор. – Математик у нас ты, а я лучше займусь углублённым изучением языка гринян.

Когда несколько дней спустя на экранах появилась, наконец, солнечная система планеты Грин, друзья уже успели многое обсудить и потренироваться в произношении языка аборигенов.

– У меня челюсти сводит и болит затылок, когда я пытаюсь говорить без акцента, – пожаловался Виктор.

– Просто у нас мало практики, когда вернёмся ты, будешь чирикать и прищёлкивать как заправский гринянин, – со смехом заверил Юджин.

Виктор поискал, чем бы запустить в приятеля, но тот, улыбаясь, примирительно поднял руки.

Посадочную площадку на планете никак нельзя было назвать космопортом, но гриняне изрядно постарались оборудовать всё согласно пожеланиям предыдущих экспедиций землян. На краю поля с гладким и твердым покрытием, где приземлился корабль, стояли несколько зданий и строений причудливой формы. Во все стороны до самого горизонта тянулась равнина, покрытая зелёной растительность, которая напоминала земные травы. Кое-где группами и поодиночке виднелись высокие и тонкие стволы деревьев. Их ветви были покрыты редкой и как будто прозрачной листвой.

Проверив на всякий случай содержание атмосферы, Юджин запустил продувку шлюзов. Воздух на этой планеты вполне подходил для дыхания землян, ослабленная гравитация создавала ощущение легкости, а температура над поверхностью была поистине «летней».

«Мы искали жизнь на дне океанов с чудовищным давлением, в ядовитых для нас атмосферах, а находим на планетах-курортах», – не уставал удивляться Виктор, когда они, прихватив сумки с подарками и снаряжением, отправились к ближайшему строению.

Там их уже ожидала небольшая группа гринян пестревшая одеяниями разного цвета. Вперёд вышел высокий и худой по земным меркам абориген. На плечах у него была темно-синяя накидка, ниспадающая ровными складками.

Издалека он выглядел похожим на заурядного землянина, но вблизи выявились заметные различия. Его гладкая кожа была зеленоватого цвета, и Виктор вспомнил отчёт предыдущей экспедиции, где говорилось о том, что фотосинтез входит в систему, на первый взгляд, казалось бы, ничем непримечательного обмена веществ аборигенов. Длинные и тонкие конечности гринянина имели по четыре пальца, и Виктор подумал о логичной целесообразности их восьмеричной системы исчисления. Лица гринян были похожи на обычные земные лица, но было в них что-то неуловимо напоминающее кошачьи мордочки. Виктор так и не смог понять были тому причиной остренькие высоко поставленные уши или необычная форма немного выступающего вперёд рта.

Вождь, как прозвал его про себя Виктор, сжал вместе ладони и приветственно помахал поднятыми вверх руками, Виктор и Юджин ответили тем - же. После того как закончилась церемония приветствий, вождь повел их не в одно из зданий, а вопреки ожиданиям друзей прямо на равнину. Следом за ними пошли ещё два аборигена в светлых голубоватых одеяниях. Вскоре они подошли к большому и толстому ковру с красивым и сложным серебристым узором. Ковер был уставлен низенькими креслами и столиками с кушаньями несколько необычного вида и высокими, тонкими бутылками с напитками.

Когда они обменялись дружескими заверениями, символическими подарками и отведали местных угощений и напитков, Виктор совершенно расслабился. Вождь и два сопровождавших его аборигена были внимательны и дружелюбны, теплый ветерок приятно овевал лицо, а кресло было на удивление мягким и удобным.

«Замечательная планета», – лениво размышлял Виктор, глядя на редкие перья почти земных облаков на небе нежного бирюзового цвета, – «Может быть, именно незнание математики делает этих ребят такими счастливыми».

Но аборигены придерживались другого мнения, они жаждали новых знаний и были в этом весьма последовательны.

– А теперь дорогие друзья перейдём к нашим делам, если конечно Вы ничего не имеете против этого, – церемонно и совершенно неожиданно для астронавтов заявил вождь.

Друзья поспешно заверили его в том, что с нетерпением ждали момента когда, наконец, получать возможность начать научную дискуссию. Виктор с усмешкой посмотрел на Юджина, который имел довольно сонный вид и тот незаметно показал ему кулак.

– Вам конечно известна наука, которую мы называем «математика», – начал Юджин, на языке гринян, тщательно подбирая и проговаривая слова.

– О, да «математика», – ответил вождь, старательно произнося малознакомое ему слово.

– Согласно определению математика является наукой изучающей пространственные формы и количественные отношения в окружающем мире, – припомнил Юджин. Вождь, замерев, задумчиво зашевелил губами, и степень его понимания или точнее непонимания была совершенно очевидна. «Я так и знал», – с огорчением подумал про себя Виктор.

– Вы ведь возделываете поля и размечаете их, делая нужной формы и размера? – спросил он.

– О, да, конечно, – повеселел вождь. – Мы делаем квадратные и прямоугольные поля, любой формы и любого нужного нам размера.

– Очень хорошо, но сейчас мы будем говорить не об этом, – сказал Юджин и сердито посмотрел на Виктора.

– Согласно другому определению математика это абстрактные структуры, не имеющие ничего общего с реальным миром, – продолжил Юджин.

Вождь опять погрустнел, но Юджин этого не заметил.

– Именно абстрактность математических структур позволяет выполнять сложные, но

универсальные операции, – продолжал он. – Наши учёные адаптировали основные формулы из известных нам математических теорий к Вашему языку. Мы использовали привычную для Вас восьмеричную систему исчисления. И теперь нам  выпала великая честь передать Вам этот труд. Это пока первый том, но позже мы привезём другие.

– Юджин встал, достал из сумки здоровенную книгу, выполненную по обычаям и технологиям гринян из толстой напоминающей древний папирус бумаги, и протянул вождю. Тот с благоговейным видом принял книгу и начал листать.

– Когда Вы и ваши учёные ознакомитесь с этим трудом, мы с величайшим удовольствием ответим на все интересующие Вас вопросы, – церемонно сказал Юджин и снова сел в кресло.

– Но что именно позволяют рассчитывать эти формулы? – спросил вождь, открыв книгу на первой странице и бережно ее, разглаживая, – вот, например, это множество простых чисел чего?

– Да всего что угодно, но ничего конкретно, – удивился Юджин.

– То есть как ничего? – в свою очередь удивился вождь, – Опять ничего! Ваши коллеги уже показывали мне такие числа.

– Но ведь нельзя посчитать ничто, – продолжил он. – Я могу посчитать, сколько деревьев вокруг, сколько на небе лун, сколько мешков зерна мы собрали, но нельзя посчитать ничто или пустоту.

Вождь горестно воздел к небу руки, а потом протянул книгу Юджину.

– Нет, нам не подходит ваша математика, – сказал он. Ошеломлённый Юджин машинально убрал книгу в сумку.

– Полезность вещей зависит от их пустоты, – неожиданно для себя выпалил Виктор вспомнив идею, которую почерпнул, читая древние трактаты мыслителей востока.

– О, да, и наполнение меняет суть вещей, – мечтательно произнес вождь, расплываясь в широкой улыбке. – Мы очень ценим философию, и десятки тысяч лет с незапамятных времён бережно храним древние труды наших ученых.

– Окно в мир не может быть больше самого мира, – произнёс один из спутников вождя. – Какое ожидание важней – то, что позади или то, что впереди? – задумчиво отозвался другой.  После этого аборигены принялись перебрасываться мудрыми изречениями, смысла которых астронавты зачастую не понимали. Наконец наступила тишина, и первым её нарушил Виктор.

– Когда приходит время сбора урожая вы, собрав зерно, везёте его на склад и считаете например, количество мешков? – спросил он.

– Верно, – важно подтвердил вождь. – У нас много полей и целая дюжина математиков, но мы называем их по-другому, ведёт подсчёты. Чувствовалось, что после философской беседы гриняне начали относиться к астронавтам с ещё большим уважением и стали очень внимательны.

– И у Вас есть поля примерно одинакового размера с одинаковым урожаем?

– У нас большинство полей одинакового и удобного для нас размера везде, где только позволяет рельеф местности, – согласился вождь.

– Тогда, Вы можете сократить число математиков или как вы их называете, – обрадовался Виктор. – Вы пользуетесь правилами сложения, но ведь можно умножать.

– Это как «умножать»? – заинтересовался вождь, медленно произнося и как бы пробуя на вкус новое слово. Запасливый Виктор извлёк из кармана фломастер и взволнованно принялся писать прямо на столе. Вскоре к нему присоединился вождь, а позже и Юджин. Когда выяснилось что запись умножения сорока мешков на восемьдесят полей занимает всего одну строчку, а запись сложения этих же мешков не поместится и на нескольких страницах, вождь задумчиво поднял глаза к небу.

– А мне нравиться «умножать», – мечтательно произнёс он.

– А ведь мы можем умножать просто на числа, то есть на числа содержащие «ничто», – хитро улыбаясь, сказал Виктор.

– Ну, нет, мы же умножаем конкретные мешки на поля, – возразил вождь.

– Но эти универсальные правила подходят во всех случаях, – устало вставил Юджин, уже не надеясь на понимание.

– Посчитайте, пожалуйста, количество деревьев справа от Вас, – неожиданно попросил Виктор.

– Один, два, четыре… – начал считать вождь, загибая пальцы.

– Что вы считаете деревья или пальцы? – поинтересовался Виктор, прерывая вождя.

Вождь ошеломлённо уставился на Виктора, потом на свои пальцы и в глазах его сверкнула искорка зарождающегося понимания.

Все они опять склонились над столом и ещё долго умножали, а потом и делили всевозможные числа. Потом Юджин принялся ненавязчиво объяснять аборигенам понятия аксиомы, теоремы и другие основы математики. Но кончилось всё тем, что Юджин по просьбе вождя записал ему таблицу умножения, вырвав для этого чистый с одной стороны листок из привезённой им книги.

– Пятью пять двадцать пять, – прочитал вождь. – Потрясающе.

Он бережно спрятал листок. Гриняне решили, что сегодня они позанимались достаточно и предложили встретиться на другой день. Астронавты отправились на свой корабль, вежливо отказавшись от гостеприимных предложений гринян остановиться у них. На корабле в привычной и достаточно уютной обстановке они чувствовали себя как дома.

– Может быть, нам не нужно было делать столь сильный упор на абстрактное математическое мышление, а объяснять как-то иначе, проще? – спросил Юджин уже на корабле.

– Ну, да и ты научил бы их извлекать кубический корень из восьми пальцев, – не согласился Виктор.

– Два, – машинально ответил Юджин.

Виктор потешно округлил глаза, и астронавты сошлись в дружеской потасовке.

К концу третьего дня занятий гриняне решили, что на первое время им вполне достаточно полученных знаний, и они стали прощаться. Пообещав в ближайшем обозримом будущем вернуться или прислать своих коллег, друзья поспешили на свой корабль, чтобы уже сегодня отправится в обратный путь.

Вернувшись на землю, друзья предоставили в координационный центр подробный отчёт об экспедиции. Потом прошло несколько месяцев рутинных полетов, и они стали понемногу забывать об этом небольшом приключении, но неожиданно планета Грин напомнила о себе.

Виктор и Юджин получили предписание немедленно явиться в координационный центр.

Предписание содержало выписку из отчёта недавно возвратившейся экспедиции:

–  «…Космический корабль экспедиции не смог не только совершить посадку, но и просто приблизится к планете Грин. Обнаружено однородное стационарное силовое поле неизвестной природы. По всей вероятности оно носит защитный характер, и его плотность неограниченно возрастает по мере приближения к планете.

Тем не менее, с помощью оптических приборов в подробностях изучены поверхности материковой и водной части планеты. В ряде районов в соответствии с их географическим положением идёт уборка урожая. На поверхности океанов также незамечено ничего необычного…».

Но друзья не успели посетить координационный центр.

На землю с дружественным визитом прибыла делегация с планеты Грин.

Аудитория малого конференц-зала космопорта быстро наполнялась людьми. Учёные, астронавты, исследователи глубокого космоса и представители многих других профессий спешили на встречу с гостем из далекой галактики.

Виктор и Юджин пришли в числе первых. Они уселись у прохода на один из средних рядов и лениво наблюдали за входящими людьми. Вскоре появился высокий и стройный седовласый профессор известный своими консервативными взглядами. Покачивая пышной шевелюрой, он сел на первый ряд и принялся перелистывать толстую пачку бумаг, которую принёс с собой.

– Посмотри на этого старому догматика, –  заволновался Юджин. – В космической академии я трижды пересдавал ему математику, и защиту кандидатской он мне чуть было не загубил.

– Ничего сейчас мы посмотрим, как он переварит абсолютно новые для него знания, – успокоил его Виктор, – Я думаю, это будет что-то!

– Наконец вошел гринянин. Он был облачён в белоснежную и довольно короткую тунику, которая при движении нежно переливалась всеми цветами радуги. Несмотря на необычное с точки зрения землян телосложение и зеленоватый цвет кожи он выглядел очень элегантно.

– Какой красавец, – простодушно констатировал Юджин.

– Да-а? – не удержавшись, протянул Виктор и посмотрел на Юджина, скептически опустив уголок рта. Тот двинул Виктора локтем и на них зашикали.

– Дорогие друзья, – начал гринянин на чистейшем английском языке. – Прежде всего, позвольте мне выразить глубокую радость по поводу встречи с вами. Для тех, кто не знаком с деталями моего визита сообщаю, что наша делегация прибыла на землю из далекого, относительно текущего момента, будущего. Со дня вашей первой экспедиции на нашу планету у нас прошло несколько тысяч лет. Сейчас мы представляем собой цивилизацию с мощным научно-техническим потенциалом достаточно свободно осуществляющую перемещения, как в пространстве, так и во времени.

Присутствующие в зале люди застыли в напряженном внимании, лишь седовласый профессор демонстративно вздохнул и принялся со скептическим видом потирать мочку уха.

Выдержав в полной тишине небольшую паузу, инопланетянин продолжил выступление: – Наша с Вами встреча стала возможной благодаря стараниям двух жителей Вашей планеты, которых мы веками чтим как великих ученых. В нашей столице мы установили им памятник. В музее, полностью посвященном их визиту на нашу планету, мы бережно храним ряд экспонатов и в том числе столешницу, на которой они начертали для нас первые формулы.

Гринянин достал что-то вроде миниатюрного пульта и за его спиной засветился экран.

Сначала все увидели памятник Виктору и Юджину, на котором они одетые в лёгкие скафандры без шлёмов, стояли во весь рост и смотрели куда-то вдаль. При этом Юджин, вытянув руку, указывал на что-то далеко впереди, а Виктор в застывшем движении тоже подался вперёд всем телом. Некоторые из присутствующих в зале людей начали оглядываться. Затем на экране появилась доска, исписанная неровными строчками математических записей. Знаки математических действий и цифры местами наползали друг на друга. Друзья узнали столешницу. Она напоминала черновик нерадивого школьника.

– Мой фломастер, – удивлённо прошептал Виктор, когда на экране появились стенды с экспозицией.

– А вот набор инкрустированных канцелярских принадлежностей, который мы подарили вождю, – узнал Юджин.

Потом друзья увидели ещё несколько своих вещей, которые считали навсегда потерянными. Наконец экран погас, и инопланетный гость продолжил выступление.

– Эти замечательные люди сейчас с нами, – сказал гринянин и указал на Виктора и Юджина. Зал взорвался аплодисментами и друзья, встав, принялись смущенно раскланиваться.

– Теперь я должен рассказать вам о причинах появления силового поля окружившего нашу планету, – сказал гринянин, когда аплодисменты стихли и астронавты уселись на место. – Когда мы научились путешествовать во времени, то приняли решение о том, что необходимо защитить прошлое нашей планеты от возможных вторжений таких же, как мы путешественников. Нет необходимости объяснять, к каким непредсказуемым и губительным последствиям могли бы привести визиты представителей иных цивилизаций в прошлое нашей планеты. Даже имея самые гуманные намерения, они могли бы изменить ход нашей истории, и в наихудшем варианте привести нашу цивилизацию к исчезновению.

Зал потрясённо молчал, кто-то из слушателей неуверенно забормотал что-то про парадокс, но сразу замолк. Гринянин снова выдержал небольшую паузу и продолжил выступление.  

– А теперь я прочту первую лекцию по математике, из подготовленной специально для Вас серии. Ради этих лекций я главным образом и прибыл на Вашу планету, – сказал он.

Зал зааплодировал сначала неуверенно, но затем разразился бурными аплодисментами.

– Развивая математические знания, по всем возможным направлениям мы, конечно, не отказались от аксиоматического метода, – начал лекцию гринянин, когда овации стихли.

– Ещё бы! – с неприкрытым сарказмом заявил на весь зал седовласый профессор-догматик сидевший на первом ряду. Но на него никто не обратил внимания, настолько все были увлечены лекцией.

– Кроме того, мы развили метод известный у вас как абстрактные структуры. Далее мы выделили области множеств на границах применимости относительно двух указанных выше методов. Эти области можно описать следующим образом, – продолжал лекцию Гринянин и с помощью своего пульта опустил откуда-то сверху доску. Далее он достал из недр туники что-то вроде фломастера и принялся  довольно быстро покрывать поверхность доски математическими формулами и выражениями.

– В сферу изучения науки называемой у Вас синергетика попали лишь пограничные этим областям топологические конфигурации. Тем не менее, это позволяет принять непротиворечивость следующих высказываний, – продолжил гринянин и его фломастер ещё быстрей заскользил по доске.

– Но позвольте, – поднялся с места седой профессор, тряхнув шевелюрой, – не могли ли бы Вы раскрыть влияние фактора неустойчивости на описанные Вами многомерные самоорганизующиеся пространства?

– Гринянин посмотрел на профессора, отошел к чистому краю доски и быстро покрыл его формулами.

– Это можно сделать следующим образом, – сказал он и показал на доску.

– Но этого просто не может быть, – ошеломлённо протянул профессор и упал на стул роняя принесенные им листки.

В течение следующего часа инопланетянин заполнил оставшуюся часть доски формулами и ещё несколько раз удивил присутствующих ученых и в частности профессора своими выводами и замечаниями.

– Таким образом, мы имеем уже три условно независимые системы и соответствующее им множество пограничных областей, – самозабвенно продолжал и продолжал лектор…

Сначала Виктор, а потом и Юджин потеряли нить рассуждений гринянина, но долго скучать им не пришлось. 

Неожиданно в зале поднялся с места невысокий мужчина в строгом костюме с галстуком и медленно как в сомнамбулическом сне подошел к доске.

– Начальник отдела исследований пространственно-временных отношений, – шепнул Юджин, и Виктор понимающе, с долей сочувствия, кивнул головой.

– Я понял! – выкрикнул начальник отдела, повернувшись к залу, – Я понял, наконец, как завершить построение нуль-кабины.

– Прошу всех присутствующих простить меня я должен немедленно Вас покинуть, – заявил он и быстрыми шагами покинул аудиторию.

– Ваш коллега, безусловно, прав и руководствуясь полученными сейчас знаниями, он легко завершит построение нуль-кабины, – сказал гринянин, когда шум, поднявшийся было в зале, утих.

– Но всё дело в том, что для подобного рода перемещений нуль-кабина на самом деле не нужна, – продолжил он, и в зале повисла тишина, в которой чувствовалось напряжённое внимание слушателей.

– Для этого достаточно иметь дверь, – заявил гринянин.

Сказав это, он провел рукой черту прямо в воздухе справа от себя.

В пространстве рядом с гринянином появилась дверь. По периметру двери вдоль косяков и порога бежали неровные огоньки и временами сыпались небольшие снопики искр. Затем всё это прекратилось. Гринянин приоткрыл на мгновение дверь и сразу же закрыл, но в зал пахнуло космическим холодом, и в проёме успела промелькнуть чернота межзвездного пространства. Затем он быстро провел рукой по двери, и та с еле слышным хлопком исчезла.

– Но на самом деле и дверь тоже не нужна, – продолжал гринянин в полной тишине.

– То есть она нужна, но только из соображений вежливости и уважения к собеседнику.

Это уже вопрос этикета. Для того чтобы не исчезать, внезапно ставя других в неловкое положение. Мы сейчас работаем над этим. Подробности я расскажу вам на следующей лекции завтра здесь в это же время.

Сказав всё это гринянин начал буквально таять на глазах. Сначала он стал полупрозрачным потом едва различимым и, наконец, исчез совсем.

Потрясённый зал зашумел лишь несколько мгновений спустя. Все оборачивались друг к другу и взволнованно делились впечатлениями. Лишь седовласый профессор, уставившись невидящими глазами в стену, сидел неподвижно. Он давно рассыпал все свои бумаги по полу, но не замечал этого и не пытался их собрать. Губы профессора беззвучно шевелились. Друзья направились к выходу из аудитории и, проходя мимо него, шли буквально на цыпочках, старясь не побеспокоить.

– Но как же постулат Эвклида? – донёсся до них сдавленный шёпот профессора.

– Ну и натворили мы с тобой дел, – сказал Виктор, когда они вышли в коридор.

– Не беспокойся на земле достаточно крепких голов, чтобы разобраться со всем этим, – весело ответил Юджин.

Неожиданно сзади хлопнула дверь, и астронавтов обогнал седовласый профессор. Он бежал с невероятной для его возраста скоростью и вскоре скрылся за поворотом коридора.

– Побежал к себе на кафедру, – констатировал Юджин. – Знаешь, я начинаю уважать этого парня. Он один из немногих кто понял всю глубину сути происходящего и теперь уже ничего не упустит.

Друзья вышли на улицу. Недавно прошел дождь и взлетная площадка космодрома потемнела, а местами блестели лужицы. Виктор вдохнул воздух полной грудью и блаженно прищурился от внезапно появившегося из-за облаков солнца.

– А сейчас мы с тобой идем в кафе космопорта, – неожиданно заявил Юджин. – Я на днях познакомился с замечательной девушкой. Сегодня мы с ней встречаемся в кафе, и я уговорил её взять с собой подружку для тебя.

– Зеленокожую, четырехпалую? – машинально уточнил Виктор.

– Ты можешь хоть иногда быть посерьёзней, – обиделся Юджин. – Думаешь, мне было легко на первом же свидании уговорить её привести подругу?

Виктор рассмеялся, Юджин стукнул его в плечо кулаком, и они отправились в кафе, прямо по взлётной полосе космопорта весело разбрызгивая по пути мелкие лужи.

Координатор и Председатель объединенного учёного совета стояли у широкого во всё стену окна координационного центра. Они смотрели, как вдалеке Виктор и Юджин обгоняя друг друга и поминутно оглядываясь, весело разбрызгивая лужи, бежали по взлетному полю.

– Люблю этих ребят, – задумчиво произнёс Координатор. – Они напоминают мне, каким я был в молодости.

– Да, и мне тоже, – согласился Председатель. – Они, наверное, даже не понимают до конца, какое важное дело сумели совершить. А ведь мы посылали их на планету Грин без особой надежды на успех просто, для того чтобы использовать все имеющиеся у нас возможности и резервы.

– Но, мы им никогда об этом не скажем, – заметил Координатор. – А кое-что они, всё-таки, понимают. И я думаю, один из них однажды займёт моё место.

– Да, я думаю и моё место тоже, – легко согласился Председатель. – И  у них вполне хватит времени, чтобы повзрослеть и возмужать. Ты ведь тоже наверно ещё не собираешься на пенсию?

– Нет, не собираюсь, – весело сказал Координатор. – По крайней мере, ближайшие лет сто или сто пятьдесят.

Хмельной город

фантастический рассказ

Что-то упало и с грохотом разбилось. Джим открыл глаза и поднял голову. Точнее, хотел поднять. Щека каким-то образом крепко прилипла, и голова вернулась обратно на стол. После следующей энергичной попытки Джим, наконец освободился. Таращась и моргая, он сконцентрировал внимание на единственном движущемся предмете. «Предмет» оказался дородным мужчиной, который за блестящей стойкой вытирал стаканы, ловко орудуя белоснежным полотенцем. За спиной у него тянулись ряды бутылок самой разнообразной формы с разноцветными этикетками. Сморщив добродушное лицо, мужчина внимательно рассматривал каждый стакан на свет и, удовлетворившись осмотром, брался за следующий.

«Это бармен», – догадался Джим. Он осмотрелся и нашел себя сидящим в одиночестве за длинным столом в просторном полутемном зале. Сзади и спереди тянулись такие же столы. В дальнем углу что-то темнело, напоминая груду тряпья. Оттуда доносились всхрапы, а изредка невнятное бормотание. Что же это за бар и как он сюда попал? Джим помотал головой и потер глаза. Пальцы наткнулись на что-то липкое. Потерев щеку, он понюхал ладонь. Мятный ликер. Вспомнить ничего не удавалось. А какая собственно разница? - рассудил Джим. Это всё не так уж важно и совсем неинтересно. Он совсем было собрался погрузиться обратно в сон, но услышал голос бармена.

Вы я вижу, совсем уже проснулись мистер. Выпейте-ка лучше пива, я угощу. Бармен открыл банку, взял тарелку с галетами и направился к Джиму.

- Я бы на вашем месте привел себя в порядок мистер. Ваш костюм… скажем, несколько пострадал.

- Благодарю вас,- просипел Джим, - мистер…

- Дейл, зовите меня Дейлом,- благосклонно ответил бармен. Джим опустошил банку, и все стало не так уж плохо. Осмотрев себя, он почувствовал, что к нему возвращается способность испытывать чувство стыда. На измятых брюках висели какие-то корки и шелуха. Пиджак выглядел так, словно его долго жевали. Нетвердой походкой Джим отправился в туалет.

Подняв глаза к зеркалу, он увидел молодого человека с обаятельным слегка помятым лицом. Его всегда любили в компаниях за мягкий беззлобный юмор и спокойный характер. Джим вспомнил бесчисленные попойки с друзьями и загрустил. Последние два года он незаметно для себя втянулся в бесконечный круговорот вечеринок и пикников. Последние две недели он вообще редко бывал трезвым. Нет, надо бросать пить твердо решил Джим, уже в который раз.

Умывшись и почистившись, Джим исследовал свои карманы. В карманах было пусто. Ни бумажника, ни ключей – ничего. Лишь в нагрудном кармане пиджака попалась какая-то карточка, что-то вроде визитки в твердой и прозрачной оболочке. На карточке значилось: «Джим Венчер», гость и далее ряд каких-то цифр. Происхождение визитки было совершенно неясным. Он бросил последний взгляд в зеркало. Пиджак придется снять и нести в руке, а так вполне респектабельный вид. Джим отправился в зал, торопясь подробно расспросить бармена.

Однако, едва он вошел в зал, покой заведения был грубо нарушен.

Со страшным грохотом лопнула огромная витрина. Сопровождаемый дождем осколков и визгом тормозов в зал величественно раскачиваясь, въехал роскошный Мерседес.

Показавшись на полкорпуса и качнувшись последний раз, он остановился. Смуглый щуплый субъект с копной чёрных волос распахнул дверцу и рванулся из машины. Джип оторопело взирал на налитые кровью глаза и перекошенный рот неожиданного посетителя. Тем временем «щуплый», как машинально прозвал его про себя Джим, покачиваясь, прошествовал к стойке.

– Простите меня мистер Дейл я, правда, не хотел,- прорычал посетитель неожиданным басом. При этом он широко махнул рукой куда-то в сторону остатков витрины.

– Пожалуйста, виски с содовой,- добавил он без паузы. Бармен невозмутимо открыл бутылки и наполнил стакан. Посетитель немедленно взял виски и с видимым наслаждением отхлебнул.

Пожалуй, я тоже с вами выпью, - заявил Дейл и, - потянувшись, достал из стойки стакан поистине устрашающих размеров. Джиму, внимательно наблюдавшему за происходящим, стало немного не по себе.

Тем временем, куча тряпья в углу зашевелилась, и от неё отделился человек. На нем белела портупея с кобурой, блестели пуговицы на мундире. Полицейский! Джим округлившимися глазами наблюдал, как полисмен пытается встать. Но руки полисмена подгибались и разъезжались, и после нескольких неудачных попыток, он уронил голову на пол. Затем, упрямо приподнявшись на локтях, он, тужась и гримасничая, издал несколько нечленораздельных звуков, явно пытаясь что-то сказать. Когда и это не удалось, страж порядка нашарил пустую бутылку, валявшуюся рядом. С неожиданной быстротой и ловкостью он запустил бутылкой в неудачливого водителя. Описав дугу, бутылка разбилась у того над головой, осыпав осколками. Полисмен удовлетворенно рыгнул, откинулся навзничь и захрапел. Щуплый водитель, увлеченный своей выпивкой, не обратил на это внимания. Бармен был как всегда невозмутим и занимался своим громадным стаканом. Однако он заметил смятение Джима:

– Эге, мистер, да я вижу вы здесь новичок. Джим как ему показалось, утвердительно затряс головой.

– Ну, ничего, привыкните. Мы все через это прошли, – сказал Дейл, поглаживая свой стакан и поглядывая на полки с бутылками.

«Соображает, чего бы туда намешать, чтобы поскорее выпить», – ошеломленно подумал Джим. В голове у него роилась туча вопросов, но Джим понял, что, больше ни минуты не хочет оставаться с этими людьми. Поблагодарив бармена и торопливо попрощавшись, он направился к выходу.

В первый момент улица оглушила Джима ревом моторов. Низкое утреннее солнце, едва поднявшись над крышами невзрачных домов, слепило глаза. Джим блаженно прищурился. Порывы прохладного ветерка, забираясь под рубашку, приятно холодили разгоряченное тело. Туда-сюда сновали автомобили. Дорогу пересекали длинные тени.

Между тем, улица была совершенно незнакомой. Её вид не вызывал никаких ассоциаций. Наверно, какой-нибудь новый район на окраине,- решил Джим. Он попытался остановить первый попавшийся автомобиль, потом другой. Однако, привлечь внимание водителей Джиму никак не удавалось. Вообще движение на проезжей части показалось ему странным, и вскоре он понял почему. Часть автомобилей двигалась с невероятно малой скоростью, как в замедленной киносъемке. Внутри виднелись напряженные фигуры водителей. Судорожно сжимая руль побелевшими костяшками пальцев, они оцепенело смотрели прямо перед собой. Другие же, наоборот, вели свои машины с чудовищной скоростью, обгоняя всех и друг друга. Автомобили с грохотом сталкивались боками на повороте и, как ни в чем небывало мчались дальше. Некоторые из этих водителей, развалившись, полулежали в креслах и управляли автомобилем небрежно, зачастую одной рукой. Джиму в который раз за сегодняшнее утро стало не по себе.

Он был не из тех, кого легко выбить из колеи. Ощущение неясной опасности побуждало к действию, Джим внимательно осмотрелся. На этот раз обратил внимание на неопрятные кучи мусора на краю тротуара, ямы и выбоины на асфальте. Вспомнив Мерседес в баре, Джим решил убраться подальше от дороги. В какой-нибудь тихий переулок. Быстро зашагав и держась поближе к домам, Джим почти сразу вышел на тихую почти без движения улочку. Нужно было найти телефон, но возвращаться в бар не хотелось. Лучше отыскать какой-нибудь магазин или аптеку.

Однако, желая поскорее обогнать подвыпившего прохожего, он неосторожно приблизился к краю тротуара. Последнее что услышал Джим, был визг тормозов…

Джим уже пришел в себя, когда распахнулась дверь, и появился доктор. Полы его белого халата развевались, когда он быстро пересекал палату длинными ногами.

– Добрый вечер. Джим Венчер, если не ошибаюсь? - спросил доктор, подойдя к постели. Он поправил массивные очки в роговой оправе. Сквозь мощные линзы на Джима внимательно смотрели большие серые глаза.

– Он самый.

У доктора было продолговатое, но симпатичное лицо. Голову и лоб закрывала аккуратная белая шапочка.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо. Пожалуй, совсем хорошо.

Ну что ж, я рад. Сейчас я вас осмотрю.

Доктор быстро подошел к стеклянному шкафу и извлек оттуда подозрительного вида бутылку. Затем выбрал две мензурки и принес всё это на тумбочку больного. «Спирт», – прочитал Джим на бутылке и закрыл глаза. Доктор открыл тумбочку, достал ломти хлеба и ветчину на стеклянном подносе. Джиму вдруг очень захотелось быть как можно дальше отсюда. За много миль. Например, на берегу реки с удочкой или просто в лесу.

Вот вы, доктор, и пришли меня лечить, – не выдержал Джим.

– М-м-м, – утвердительно промычал доктор, нарезая ветчину тонкими ломтиками.

Но вы, похоже, собрались напиться. Джим с трудом заставил себя ровно произносить слова.

Не только собрался, но и обязательно напьюсь. Я думаю, мензурка, другая нам не повредит. Ведь вы составите мне компанию? Доктор разливал спирт, внимательно наблюдая за делениями. Джим устало откинулся на подушку. На какие-либо эмоции у него не осталось сил.

Я не хочу, чтобы вы меня осматривали, а тем более лечили. Убирайтесь отсюда и пришлите доктора, который не пьет. Хотя бы во время работы, – добавил Джим, вдруг усомнившись в возможности выполнения последнего требования.

Доктор оглушительно расхохотался.

А вы, однако, шутник. Такого человека вы не найдете обшарив всю округу. Внезапно доктор заподозрил что-то неладное и оборвал смех. Озабоченно нахмурившись, он наклонился к Джиму.

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Возможно, при аварии вы пострадали чуть больше, чем кажется. Он помахал перед носом у Джима резиновым молоточком, возникшим, словно по волшебству из воздуха. Джим машинально проследил его полет и с трудом удержался от внезапного желания отобрать инструмент и хорошенько потрясти обманчиво симпатичного доктора.

Назовите, какой сейчас месяц, какой день недели? – деловито спрашивал доктор. Джим называл, с трудом сдерживая раздражение.

Вы знаете, в каком городе вы находитесь?

В самом несчастном городишке, какой только может быть,– прокричал Джим сорвавшись.

Рефлексы в норме, частичная амнезия, реакции неадекватные, – добросовестно бормотал доктор, стараясь даже не смотреть в сторону тумбочки с выпивкой. Не нужно лишний раз волновать больного. Тем временем Джим поднялся и сел на кровать.

Возможно, я действительно свихнулся, но я здесь с самого утра и до сих пор не встретил ни одного трезвого человека. Наверно, это опасный симптом, но мне кажется, что все вокруг меня сошли с ума. Вы, доктор, пожалуй, самый ненормальный из всех. Вы и сейчас не успеваете глотать слюни, вспоминая свой спирт. Уличенный доктор смутился и покраснел.

Но помилуйте! Раз уж вы забыли, я вам напомню. Мы ведь находимся в хмельном городе. Здесь каждый волен пить когда угодно и сколько угодно.

Вот она разгадка, - застонал Джим. Действительно несколько лет назад он однажды слышал о таком городе от своего приятеля Майка. Как же он забыл? Они тогда долго и горячо спорили. Джим никак не мог поверить, что правительства нескольких государств пойдут на создание такого города. Города, в который по собственному желанию и с согласия родных поедут жить и работать неизлечимые алкоголики. С одной стороны, у себя дома они представляют известную социальную опасность. Но с другой стороны, разве гуманно бросать их на произвол судьбы с такими же несчастными, как они сами?

– Простите меня, док. Простите. Джим, не найдя слов, порывисто протянул руку. Доктор подал свою руку не сразу, подозрительно поглядывая на Джима. Однако они, не сговариваясь, обратились к импровизированному столу, и вскоре в палате воцарились мир и согласие. Все вопросы и сомнения были разрешены.

Расскажите поподробнее о вашем городе. Как тут все устроено? – попросил Джим, когда они выпили и закусили.

Мне рассказывал о нем старый приятель Майк. Он как-то грозился свозить меня сюда на экскурсию. Похоже, вчера ему это удалось.

– Ну, слушайте, Джим. Доктор уселся поудобнее и начал рассказ.

Три года назад правительства, озабоченные неумеренным потреблением алкоголя, связанными с этим проблемами, а так же неэффективностью лечения, решились на эксперимент. Был построен этот город. Вообще, попасть сюда легче, чем выбраться отсюда. С трех сторон город и десяток небольших ферм окружены водой. Здесь недалеко река впадает в озеро. В другую сторону на многие мили леса и устроено что-то вроде границы. На единственной автостраде, ведущей в город, устроен контрольно – пропускной пункт. У вас забирают все документы, а взамен выдают карточку установленного образца. На ней вся необходимая информация о вас.

Но ведь, доктор, люди живут в этом городе добровольно? – удивился Джим.

Да, формально это так,- согласился доктор.

Но, чтобы уехать из города полноценным членом общества, нужно пройти специальные психологические и физиологические тесты. Тесты индивидуальные и составляются на компьютере на основе данных стандартных вопросников, которые вас просят заполнить. Сначала, конечно, нужно пройти собеседование у специалистов, которые определят, есть ли реальная необходимость в тестировании.

Джиму стало жарко. Сможет ли он покинуть город? Словно угадав настроение Джима, доктор продолжил:

Обычно трех месяцев полного воздержания достаточно, чтобы успешно пройти все тесты и получить право, на выезд, являясь уже реабилитированным гражданином.

Ну, хорошо, – Джим вытянулся на кровати, – какая польза от этого города?

Что вы, – доктор вскочил с табурета и заходил по комнате. Количество преступлений и несчастных случаев, связанных с употреблением алкоголя в странах, участниках эксперимента, упало до ничтожно малых величин. Какие-то доли процента. Нации получили новый толчок, импульс к развитию.

Ну а здесь что же люди обречены, брошены на произвол судьбы? У вас здесь по улице нельзя пройти, не подвергая жизнь опасности.

Вы знаете, не совсем так. Часто поговаривают, что и здесь есть негласные сотрудники, которые выпивают лишь для вида, а сами присматривают за порядком. Я думаю, это правда. Но, что интересно, число преступлений и несчастных случаев здесь лишь немного превышает среднестатистический уровень для обычных городов с таким же числом жителей. А случаев со смертельным исходом и тяжелых травм временами даже меньше. Социологи до сих пор не могут прийти к единому мнению, почему это происходит. Существуют самые разные теории. У меня есть своя на этот счет.

Расскажите хотя бы в двух словах, – попросил Джим.

Значит, с одной стороны, здесь почти отсутствуют такие причины для преступлений как ревность, зависть и жадность. С другой стороны, организм в стадии сильного опьянения может находиться в состоянии такой глубокой релаксации, что в ситуациях гибельных для трезвого человека он легко выдерживает тяжелые травмы. Пострадавший иногда даже не обращает на них внимания! Ко мне привозили пациентов свалившихся с крыш и с балконов верхних этажей. У некоторых я сумел обнаружить лишь незначительные ушибы.

Вы знаете, доктор, это, пожалуй, справедливо собрать вместе людей, несущих потенциальную опасность.

Возможно, – печально согласился доктор. – Я случайно не долечу какого-нибудь пациента, он нечаянно переедет меня на проезжей части. Повар нашего ресторана рано или поздно меня отравит, а его в свою очередь шарахнет электрическим током от плиты. Кстати сказать, у нас тут редко работают одновременно все бытовые коммуникационные системы: водопровод, электросеть и связь. Конечно, все это грустно. Смотрите, какой мне сшили костюм. Доктор снял халат и показал пиджак, у которого одно плечо было заметно выше другого. А недавно кассир потерял или пропил мою зарплату. Он с трудом согласился скомпенсировать часть её из своего заработка. И то только после того, как я пообещал поэкспериментировать над ним, когда он заболеет. Здесь, как вы сами понимаете, наказывают только за серьезные преступления. На разные мелочи никто не обращает внимания.

Дверь палаты приоткрылась, и показался красный нос медсестры.

К мистеру Венчеру посетитель,- произнесла она. Внезапно смутившись, медсестра хихикнула и закрыла дверь.

Вот, – посетовал доктор,- девушка на выданье, а сами понимаете какие здесь женихи.

Да, – сочувственно протянул Джим, не испытывая почему-то сочувствия к сестре – алкоголичке.

В этот момент дверь широко распахнулась, и в палату ворвался Майк:

Джим, дружище, ты здесь, как я тебя искал. Сколько я здесь натерпелся и наслушался. Плотный среднего роста Майк словно заполнил собой всю комнату, настолько он был энергичен. Приятели обнялись и похлопали друг друга по плечам.

Не надо было нам сюда ездить, Майк.

Не надо было, это точно. Я только и помню как мы с тобой и каким то полисменом сидели в баре. Проснулся в машине на берегу реки и сразу поехал тебя искать. Ну, всё, поехали домой!

А нас выпустят отсюда? – встревожился Джим.

Ну конечно, у нас гостевые визитки, без фотографии, я все узнал.

Джим обернулся к доктору:

Выбирайтесь отсюда док, вы же можете, я уверен. Доктор грустно покачал головой.

Три месяца воздержания для меня не малый срок. Но теперь я, пожалуй, справлюсь. Я заканчиваю сбор материала для диссертации,- «Положительное влияние алкоголя на иммунно – восстановительные процессы в организме». Когда закончу, сразу брошу пить.

Вы, док, измените название на отрицательное, а то вас точно никуда не выпустят, а три месяца без алкоголя начните прямо сейчас, – посоветовал Джим.

Спасибо Джим, вы правы, я обязательно последую вашему совету. Я много месяцев не общался с нормальными людьми, а сейчас во мне словно что-то сдвинулось.

Тепло, попрощавшись, приятели, покинули доктора. Серая лента дороги с шорохом ложилась под колеса. За окном проносились поля, деревья. Джим расслабился и наслаждался скоростью. Посещение города казалось все более нереальным. Может быть, мне все это приснилось, – подумал Джим. Быстро опускались сумерки. На горизонте показалось зарево огней.

Подъезжаем! – весело выкрикнул Майк повернувшись. Он стал вдруг серьезным.

Ты знаешь, пока я тебя разыскивал, мне сказали, что где-то недалеко отсюда есть город политиков.

Кого? – не понял Джим.

Политиков. Город, куда высылают зарвавшихся политиков. Ты представляешь? Джим почувствовал, что его быстро покидает состояние расслабленного умиротворения.

Все что угодно, Майк, но давай не будем туда заезжать. Нам с тобой, я думаю, и не вообразить, что там может твориться.

– Согласен, – серьёзно ответил Майк.

Хватит с нас приключений. В случае чего постараемся проскочить этот город с ходу.

Огни большого города быстро приближались. Вдали уже можно было различить отдельные здания…